Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть перваяЧасть вторая
Часть третья
Артания
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
К читателю
От древних авторов дошли сведения, что задолго до возникновения Киевской Руси на тех же просторах существовали могучие государства: Куявия, Славия, Артания. Это почти все, что известно. Т.е. простор для пишущего!
Нас собралась могучая кучка, каждый пишет в цикл «Троецарствие» по роману, где минимальный объем должен быть не меньше чем 200 тысяч слов. К примеру, в данном романе их 207 тысяч. Это вдвое больше, чем в привычных нам хард-корах.
Надеюсь, вы получите от этих толстячков удовольствие! Напоминаю адрес нашей могучей кучки:.
А также знаменитой Корчмы.
Искренне ЮРИЙ НИКИТИН
Часть вторая
Глава 15
Последний звук еще дрожал в морозном воздухе. Эльфы сидели и стояли неподвижные, словно глыбы льда, от которых почти не отличались. Первым вздрогнул и зашевелился король, глаза дикие, будто только сейчас обнаружил, где находится.
Огромными круглыми глазами взглянул на Придона.
– Говоришь, нет в тебе магии? А это что?
Придон последил за его рукой. Эльфы сидели на камнях и одинаково отчаянными глазами смотрели на Придона. У многих в глазах стояли слезы, у остальных бежали по щекам. Откуда-то за это время появились прекрасные утонченные женщины, всхлипывали, прижимали к лицу прозрачные ладони.
Голос короля дрожал, колебался, как натянутый над пропастью висячий мост, который треплют свирепые ветры:
– Ты владеешь большим, чем просто магией. Ты завладел их душами, посмотри!.. У меня уже сотни лет сердце не билось вовсе, а сейчас не просто щемит… ноет, будто открылась старая рана… Но ведь в самом деле открылась! Я снова дрожу и выговариваю те слова, которые не мог тогда сказать… Если бы я услышал тебя тогда! Я бы смог ее убедить, склонить, доказать…
Придон медленно покачал головой. В его глазах тоже стояли слезы.
– А вот я не смог, – прошептал он.
Король торопливо шагнул к нему, обнял, и Придон обнял, и оба обнимались, чтобы никто не видел, как по их щекам бегут слезы.
Свет исходил прямо из стен дивного зала. Король эльфов, его прекрасная королева и несколько придворных сидели по одну сторону стола, Придон по другую. Справа и слева от него тоже эльфы, но Придон их не замечал, любуясь то прекрасной королевой, то великолепием дворца, и все время думал с отчаянием, что он видит эту дивную красоту, а Итания – нет, не видит, а ведь на свете все существует только для того, чтобы показывать ей, чтобы она видела и радовалась.
Король допил вино, опустил кубок на стол. Глаза не отрывались от лица молодого артанина.
– Я уже говорил, – сказал он, – ты владеешь самой мощной магией на свете! Но это дикая магия, герой. Она не подвластна ни богу, ни эльфу, ни человеку. Сегодня помогла тебе пройти через зачарованный Пояс… а здесь не пройти даже богу, но завтра она же расплющит тебя, как муху.
– Пусть, – ответил Придон, – пусть… ибо что я, когда она уйдет?
– Ты… как будешь, как все мы. Придон покачал головой.
– Я живу для того, чтобы Итания радовалась… чтобы я мог своей жизнью заставить ее улыбнуться еще хоть раз… Если меня раздавит на этой дороге… то это лучше, чем жить долго, не видя ее, не слыша ее, не срывая для нее горные цветы, не добывая перья сокола или меч бога Хорса!
Придворные умолкли, король всмотрелся в Придона, покачал головой.
– Теперь мне понятно, почему ты здесь. Придон сказал тихо:
– Почему?
– Здесь такой же воздух, такой же снег, такие же камни, – ответил король. – Но я тоже слышал про легендарный меч Хорса. Где ножны и лезвие – не знаю, но рукоять здесь, в долине.
Придон спросил жадно:
– В долине? Не у вас?
– Нет, – ответил король. – Не у нас. Но близко. Совсем близко.
Лица придворных не изменились, все такие же величественные, тцарственные, с красиво вскинутыми тонкими бровями. Они благосклонно улыбались ему, обменивались улыбками друг с другом, эти улыбки были полны смысла, настолько богатые, что сердце Придона сжалось во внезапном понимании, что, проживи он здесь хоть тысячу лет, все равно никогда-никогда не сможет понимать их, как понимает своих артан или даже куявов.
– А что ещё в этой долине? – спросил Придон. – Она ведь так невелика…
– Но в ней великий народ, – ответил король. – Пусть даже не народ, а его остатки.
– Пусть даже не живет, а умирает, – сказал один из эльфов горько. – Но все равно…
Придон не успел спросить, что такое за «все равно», король заметил с улыбкой:
– Ты так часто смотришь на мою жену… Придон спохватился:
– Простите… Просто у нас в Артании столько рассказов о том, как ласточка занесла в гнездо под крышей дворца длинный золотой волос! Тцар заметил, велел доставить ему, а потом, восхищенный и очарованный, послал лучших богатырей разыскивать эту золотоволосую красавицу. Теперь я знаю, откуда все это золото волос! И куда летают наши ласточки.
Король засмеялся, засмеялись прекрасные женщины.
– Эти истории у вас… в Артании? Так называется твоя земля?
– И в Артании, и в Куявии, – подтвердил Придон. – Везде рассказывают, как ласточка принесла волос из вашей страны, а тцар увидел дивный свет, что идет из гнезда ласточки!
– Это не пересказы, – сказал король, – не пересказы одной и той же истории. В наших древних странах самой великой ценностью считались красивые женщины. Неужели и сейчас ещё бывает так?
– Бывает? – воскликнул Придон воспламененно. – Да их добывают, из-за них воюют, их воруют, умыкают, выкупают, обменивают, за них отдают табуны жеребцов, несметные стада скота, караваны золота, сундуки с драгоценными камнями, рудники с белым мрамором, шахты с железной рудой!.. Из-за них начинаются войны, из-за них переселяются народы…
За столом было тихо, все слушали затаив дыхание. Король покачал головой.
– Мы думали, – сказал он, – эта особенность осталась только в наших странах, которые вы, смертные, зовете дивьимы. Вы, сохранившие жизни, но потерявшие память, жили, как… животные.
Один из эльфов, весь серебряный, с бородой до колен и длинными волосами до поясницы, сказал негромко:
– Ваше Величество, с того времени прошло много веков. Даже тысячелетий. А смертные меняются быстро, такова их особенность…. Особенность смертных.
Придон смотрел на этих ослепительных женщин, величественных и прекрасных, чувствовал, что его закованная в доспехи душа поддается их обаянию, и хотя напоминал себе, что если опухший женский мозг поместить в куриный черепок и потрясти, то все равно сильный грохот будет, однако другой голос вкрадчиво шептал в ухо, разве от женщины требуется мудрый мозг?
Итания, сказал он себе, и душа сразу озарилась неземным светом. Итания – в тебе все! И красота, и ум, и обаяние, и чистота, и все-все, чего не имеют даже боги.
– На что был похож ваш мир? – спросил он.
Король сидел в кресле, слегка откинувшись на спинку, тонкие изящные руки свободно лежат на широких перилах. Лицо слегка потемнело, он сказал негромко, глаза смотрели поверх головы Придона:
– О… наш мир!.. Я помню только, что он был прекрасен. Да, прекрасен, хотя помню смутно… Но больше всего помню наши ночи… О, это были ночи!.. После ослепительно блистающего дня наступали сумерки, а потом приходила благословенная тьма. Не просто тьма, а Тьма, когда тело холодеет, кровь застывает, а сознание растворяется в великом небытие.
Кто-то из эльфов судорожно вздохнул.
– Эта великая тьма, – продолжил король торжественно и скорбно, – накрывает мир… города из блистающего белого камня исчезают, как будто стертые рукой небесного великана… Уходят из мира живых прекрасные белые колонны из лучшего гипарийского мрамора, барельефы на портиках храмов, исполинские гордые башни магов, несокрушимые городские стены, все дома, базары, большие и мелкие храмы, фонтаны, просторные дворы для приезжих, умело созданные пруды с мраморным дном и дорогими скамьями для отдыхающих… Темное небо опускалось и воцарялось на земле, души людей бродили по миру богов, общались с давно умершими родителями, зрели богов и слушали их дивные грохочущие речи. Никогда-никогда в ночи не вспыхивал свет костра или очага, это немыслимо, кто же променяет блаженство общения с богами на жалкое удовольствие от похлебки или куска жареного мяса?
Кто-то всхлипнул, кто-то заскрежетал зубами. Придон с изумлением видел за столом бледные искаженные лица. Король выдохнул:
– Но вот настала та страшная эпоха, когда на небе со всей ужасающей мощью вспыхнула Луна… Нет, она не просто вспыхнула! Она долго металась по небу, отыскивая себе место, и все ее метания вызывали страшные землетрясения, ураганы, с неба падал огненный дождь, сыпались камни размером со скалы, а земля лопалась, из трещин выливалась раскаленная земля и заливала целые города, сжигала людей, скот…
Придон пробирался между скалами, затаивался, выжидал, над головой теперь покачивалось странное белесое небо, ни ночь, ни день, исчезло солнце, исчезли звезды, только белесый туман, такой же точно иногда проскальзывал тонкими струйками под ногами.
Он вздрогнул и ухватился за рукоять топора, когда из расщелины неожиданно вышла темная фигура.
– Конст!.. Зверь, ты напугал меня…
Они обнялись, Конст всматривался в него с жадностью. В желтых глазах Придон прочел глубоко упрятанное изумление и сдержанное ликование.
– Ты сумел, – выдохнул Конст, – ну, Придон, ты рожден под счастливой звездой…
– Почему?
– Я видел, как тебя схватили! Как ты сумел уйти от них живым?
Придон пожал плечами:
– Наверное, потому, что мертвым уйти бы не сумел точно.
– Придон!
– А почему нет? – спросил Придон. – Они все такие красивые… просто прекрасные. Конст сказал серьезно:
– Под прекраснейшей внешностью могут таиться чудища. Но ты все же уцелел. Что узнал о мече?
– Он дальше, – сказал Придон. – Там есть еще одна группа уцелевших. Эльфы… это тоже, оказывается, дивы!.. ничего о ней не говорят, сразу умолкают…
– Это понятно, – сказал Конст. – Ты чужой, а те все-таки из их рода-племени. Когда-то был один народ, один род, но осколки зажили… каждый, как сумел. Куда теперь?
– К этим, – сказал Придон твердо, – к другой группе!.. Если рукояти меча нет у эльфов, то обязательно у тех, вторых дивов. Странно, эти умники даже не поняли, что у меня за спиной ножны того самого волшебного меча! Почему?
Конст развел руками. Улыбка его стала горькой.
– Придон, эти ножны диковинны только вам, людям. А эльфы столько видели… что подобные ножны… ну, совсем не кажутся необычными. Они все видели, но просто не обратили на них внимания.
Придон скривился.
– Подумаешь! Все видели, все знают… Потому их и перебьют когда-то. Как живут? Этот дворец, как рассказали, пять тысяч лет назад построили! И с той поры хотя бы башенку добавили, хотя бы одно окно прорубили… Только землю занимают. Ну и что, если никому не мешают? Не мешают, так помешают.
– Ладно, не злись. Обидели, подумаешь! Ладно, я за это время присмотрел удобную тропку на ту сторону долины. Правда, заросла, но когда-то, судя по следам, между этими двумя общинами фей была оживленная дорога…
– Фей? – переспросил Придон. – Я думал, что феи…
– Только женщины? – договорил Конст. – Нет, конечно. Феи – это часть нашего дивьего народа. Общее название для…
Он умолк, тропа сузилась, ее перегораживали сорвавшиеся сотни лет тому с гор камни, пришлось перелезать, стараясь не выдать себя ни сопением, ни стуком подошв. Придон прошептал:
– Не знаю насчет их владений. Эльфы обмолвились, что их крепость… я говорю о крепости второй общины, почти на виду, но скрыта. Из виду скрыта. Они – могучие колдуны! Даже сами эльфы говорят про них как про колдунов! А себя, значит, колдунами не считают, понял?.. Так что будем идти, пока не ударимся лбами о стену.
Конст сказал несчастным голосом:
– Или пока нас не цапнут незримые руки. Те люди уже могут наблюдать за нами. Прямо сейчас.
Придон зябко передернул плечами, даже думать о таком гадостно, сказал тяжело:
– А что делать? Я буду драться, а ты постарайся спрятаться.
– Почему так?
– А ты меня потом спасешь, – предположил Придон. Обоим стало смешно, Конст покачал головой.
– Ох, Придон… Не всегда тебя спасет острый боевой топор!
– Не всегда, – согласился Придон. – Ты прав. Надо ещё и кинжалом.
Он с тоской смотрел на каменную отвесную стену в десятке шагов впереди. Отвесная, отвратительная, без единой щели. Верх грозит небу белыми ощеренными зубами, блеск вышибает слезу из глаз, холодом веет так, что уже сейчас начинают стучать зубы. Единая цельная стена, забор, сотворенный рукой бога, без единой трещинки, словно только что созданный.
– Ох, что это… – пробормотал за его спиной Конст.
Придон оглянулся, сердце в страхе сжалось. Наступает туман, серый, тяжелый, чем-то похожий на застывшее неопрятное железо. От него несет неживым, хотя умом понятно, что туман и есть туман, ничего опасного, но все же тревожно, в любом тумане тревожно, а когда вот такой гадостный, то вовсе по телу мурашки…
А за стеной, что предстоит перелезть, выглядывают заснеженные, и оттого слепящие на солнце острые вершины. Придон судорожно перевел дыхание, ноги сами понесли прочь от настигающего тумана. Трава исчезла, под ногами поскрипывают камешки. Здесь песок зернистый, грязно-оранжевый, в мелких острых камешках, словно наверху чешутся великаны, а сюда осыпаются каменные чешуйки.
– Придон, – вскрикнул Конст. – Туман наступает!
И, обгоняя Придона, полез наверх. Придон стиснул челюсти, минуты страха и растерянности ушли, пальцы пошли привычно цепляться за неровности в камне. Мышцы напрягались, подтягивая тело, упирался ногами, стена медленно уползала под ним вниз, а он, прижимаясь всем телом, всползал все выше и выше.
Он слышал только свое хриплое дыхание, а так везде жуткая звенящая тишина, не слышно даже Конста, хотя, если скосить глаза, он карабкается слева чуть ниже. Иногда доносился звон, потом соображал, что от напряжения звенит в ушах. Если в походе к Черной Горе едва не оглох от постоянного грохота, там земля прыгала под ним, как конь при виде стаи волков, то здесь в облике вечных гор является сама вечность, он слышит её и даже чувствует её.
Вдруг странное чувство потери охватило все тело. Руки задрожали, ноги ослабели. Очень быстро наступила темнота, он едва-едва различал прожилки камня прямо перед лицом. Он боялся, что вот-вот разожмет пальцы, не понимал, что стряслось, затем из темноты послышался дрожащий голос:
– Придон… посмотри на восток!
Там стремительно светлело, вслед залило алым, красным, поднялось свежее умытое солнце. Быстро пошло по небосводу вверх. В течение минуты вскарабкалось почти к зениту, там побагровело, распухло и, не сдвигаясь с места, начало обретать неприятные черты гниющего яблока.
– Посмотрим, – прохрипел он. – Посмотрим…
– На что?
– На это… – ответил он хрипло. – Вверх! Доползем и… посмотрим.
Он карабкался, уже не глядя вверх, только чувствовал, что с солнцем что-то странное. Меняет цвет, раздувается, становится меньше, снова раздувается, словно горячее живое сердце, а вместе с его пульсацией по горам бегут то красные тени, то черные, иногда все погружается во тьму, а то вдруг заливает жгучим нещадным светом.
Сейчас он карабкался в белой жуткой тиши. На сотни и сотни конских переходов в любую из сторон – мертвые неподвижные горы. В степи везде тушканчики, мыши, в кустах и траве гнездятся птицы, конь едва не выбрасывает из седла, когда перед самой мордой вылетает нечто, шумно хлопая крыльями, в небе парит орел, носится всякая птичья мелочь, везде норы, холмики, выглядывают суслики… А здесь – мертвый неживой мир.
Когда он на последнем издыхании вскарабкался наверх, солнце еще висело над острыми как ножи скалами, а внизу сгустились сумерки. Солнце выглядело обычным, каким должно быть солнце. В долинах сумерки – всего лишь тень, а здесь в тени все исчезает, сами сумерки темнее самой темной беззвездной ночи, страшноватые, холодные. Придон часто растирал застывшее лицо, почти твердые уши, бил себя по груди и бокам, заставляя замерзающую прямо в жилах кровь двигаться.
Послышалось частое дыхание, кое-как вскарабкался, отвергая протянутую руку, Конст. Долго лежал, собираясь с силами. Придон уже осмотрелся, по гребню стены можно уйти как далеко влево, как и вправо, пока не отыщется подходящий спуск.
Но сердце уже похолодело от предчувствия неудачи. Отсюда вся равнина как на ладони. Пустынная, засыпанная битым льдом и ноздреватым снегом. Голая. А дальше, совсем рукой подать – вздыбленная стена из камня, что окружает всю эту Долину Дэвов, Ее хорошо видно сквозь падающий снег на горизонте. С угольно-черного неба смотрят мириады крохотных немигающих звезд… Черт, если видны звезды среди бела дня, то там не пелена падающего снега, а нечто вроде тумана. Но какой туман при таком морозе и чистой звездной ночи?
Он вскинул голову, ощутил удар солнечной дубиной по глазам. Потемнело, под опущенными веками в черноте поплыли огненные пятна. Когда открыл глаза, впереди двигались и шевелились едва заметные звездные тени. Иззубренные горы кажутся ясными и выпуклыми, потом вдруг – темной тенью, а дважды исчезли вовсе. Придон прошептал заговор, отгоняющий горных демонов, протер глаза, горы послушно проступили на прежнем месте.
Конст сел, сказал несчастным голосом:
– Обманули?
– Похоже, – пробормотал Придон. – Долина пуста. А дальше – каменный забор!
Конст внезапно вздрогнул так, что лязгнули зубы. Солнце чуть-чуть сместилось на небе, и вместе с ним сместилось нечто во всем мире. Придон ощутил, как на затылке зашевелились волосы, кожа пошла крупными пупырышками.
Ночная долина исчезла, внизу колыхались высокие зеленые травы, непривычные, невиданные, переполненные соком, а прямо посреди долины на расстоянии двух выстрелов из лука высится… крепость! Нет, не крепость в привычном понимании, а башня. Одна-единственная, но… какая! Целые скалы служат кирпичиками, получился массивный каменный столб, что уходит к облакам.
Он зябко повел плечами, внезапно словно бы передалось отчаяние строителей, что спешно громоздили эти глыбы, спеша то ли отгородиться от наседающей беды, то ли уйти от нее повыше. Что тут случилось тысячи лет тому: землю заливало кипящее море или же двигалась всепожирающая орда несокрушимых чудовищ, был ли внизу ядовитый туман или же…
Послышался дрогнувший голос Конста:
– Я даже не думал… Вот это мощь!
– Они там, – сказал Придон, он дрожал от нетерпения. – Они там… И рукоять меча – там!
– Да, – ответил Конст рассеянно, в его лице были восторг и преклонение. – Да, конечно… Как смогли? Сохранить такое было невозможно, значит – заново?
Придон не слушал, сердце колотится неистово, снова полное сил, требует схватки. Надо добыть меч. Рукоять там, больше ей негде. А как и отчего тут дэвы – он не волхв, чтобы ломать голову. Это последнее пристанище дивов…
Последнее, повторил он победно. Последнее. Строители башню строили в дикой спешке, ясно, но потом было время, чтобы привести в порядок. Или хотя бы стесать края скал, а то весь исполинский столб похож на сосновую шишку, расклеванную птицами. Значит, на стесывание сил уже не хватило. Или половина строителей все же погибла, а оставшимся не по силам что-то делать, им бы выжить, уцелеть…
Так что там остатки, смогут ли защищаться? Сейчас узнаем…
– Конст, – сказал он торопливо, – дуй в ту сторону, ищи спуск. Если найдешь, меня не жди, спускайся.
– А ты?
– Я пойду по стене налево. Найду спуск, попробую спуститься. Не найду – вернусь, пойду в твою сторону. Но ты все равно меня не жди, выбери место, затаись.
– Зачем?
– Если не вернусь, ты найдешь дорогу обратно, приведешь с собой уже войско. Ты знаешь теперь, куда. Но если вернусь…
Конст закончил оскорбленно:
– То уже с рукоятью, понятно! А я должен кричать «Слава!» и бросать вверх шапку, да?
– У тебя нет шапки, – уличил Придон. – Все, Конст, не сиди. Пошел, пошел!
Он хлопнул по узкому плечу, Конст не успел ответить, Придон повернулся и почти побежал по узкому гребню стены. Икроножные мышцы подрагивали в нетерпении, где же бой, схватка, тело зудело от желания выхватить топор и врубиться в толпу орущих врагов, от нестерпимого желания бить по головам, вбивать зубы в разинутые в крике рты, видеть, как сверкающее лезвие рассекает черепа, вскрывает животы, отсекает руки с зажатыми в ладонях рукоятями мечей…
Он всхрапнул, красная пелена ушла с глаз, но сердце стучало все так же сильно и часто. Даже не перегибаясь через край, уже видел, где и как спуститься, где-то переползая, как муравей, а кое-где даже прыгая с камня на камень, подобно горному козлу.
От дальней горной гряды, отделяющей Долину Дэвов от мира, через месиво льда метнулись страшноватые тени, похожие на исполинские наконечники копий. Из-за страшной башни выдвинулось солнце, он вздрогнул и закрылся ладонями. В его родной степи огромное и почти всегда красное, а здесь с самую крохотную монетку, белое, слепящее, с бешенством продирается сквозь стиснутые пальцы, норовит ударить острыми как иглы лучами прямо в глаз…
– Не дамся, – сказал он со злостью. – Не дамся! Я… артанин.
Спускался быстро, чутье вело так, будто здесь и родился, подошвы с высоты опускались на камни, что не шатнутся еще века, и перескакивали через глыбы, что только с виду устойчивые. Стены все поднимались, он ощутил себя на дне каменного котла раньше, чем спустился. Башня высится, как гора, уходящая вершиной за облака, а внизу все, от его колен и до башни, занято угловатыми глыбами зеленоватого льда. Сверху это казалось пышной и сочной травой, он готов был поклясться, что даже видел, как колышутся стебли…
Он осматривался ошалело, лед внезапно стал голубым и лиловым. Солнце приподнялось, сдвинулось, лучи пронзили глыбы насквозь, и Придон застыл в немом восторге. Массивные плиты льда искрятся на изломах всеми красками, вспыхивают огоньками, а внутри двигаются призрачные тени, фигуры, возникают и рушатся дворцы, замки, башни магов, храмы, мелькают скачущие всадники…
Итании бы показать, мелькнула мысль. Что она видит в своем дворце? Нет, он все-таки покажет ей большой и красочный мир, покажет все его чудеса, сокровища, необычности, дивности, пусть удивляется, ликует, ахает, радуется, пусть смотрит на него восторженными глазами, ибо он раскроет перед ней мир намного богаче куявского…
Пригибаясь, он бежал к башне, хотя умом понимал: если кто-то смотрит вниз, то не заметить его просто невозможно. От ледяных глыб несло могильным холодом, внутри двигались тени, огоньки, но Придон взглядом держал только каменную стену башни, удивительную тем, что скалы в ней держатся без всяких клиньев, растворов, но нет ощущения, что башня вот-вот развалится.
Он подпрыгнул, пальцы зацепились за край плиты. Подтянулся, влез, а если два шага влево, то можно дотянуться до следующего карниза. Он снова ухватился, втащил себя наверх, потом еще и еще. Когда рискнул посмотреть вниз, земля виднелась так далеко, словно он парил на орлиных крыльях.
Колени царапнули острые ветки. Ветры за века нанесли в щели земли, семян, проросла настоящая трава, затем – кусты. Вон левее вообще небольшие деревца. Странно, а внизу – ни травинки, один лед, вечная зима, а здесь, в щелях, жизнь отвоевала себе кусочек лета.
Кусты бледные, жалкие, на веточках хилые светлые листочки, нет ни паутины, ни жуков, ни бабочек, но все-таки настоящие живые кусты…
Он перевел дыхание, полез выше и выше. Плиты и обломки скал нагромождены в беспорядке, башня давно должна бы рухнуть беспорядочной грудой. Страх то и дело вонзал в сердце острые ядовитые зубы, но мускулы послушно сокращались, он карабкался и карабкался, не так уж и трудно, совсем не позаботились, чтобы сделать стены своей крепости неприступными….
По спине пробежала первая горячая струйка. В правом глазу началось жжение, это с брови сорвалась капля едкого, как кислота, пота. Страшно даже подумать, что это не башня, а столб, весь этот столб из камней, глыб, плит, валунов. Какие же силы все это громоздили, как сумели на такую высоту, чем скрепили…
Когда до вершины оставалось всего ничего, он увидел сверху на расстоянии вытянутой руки свет. Каменный выступ загораживает, видно только искрящийся край, но мимо пронеслась стайка птиц, их высветило, будто пролетели прямо перед горящим очагом.
Он перевел дух, раскорячившись, как паук на стене, отдыхать в такой позе неудобно, но все же мышцы сумели вскинуть грузное тело, дали зацепиться за край, дальше быстро встащил себя на ту плиту.
Окно! Огромное, можно бы ворваться верхом на Луговике. Изнутри бьет яркий слепящий свет. Придон напрягся, ожидая встретить волну иссушающего жара, однако в лицо ударил просто свет, немыслимо чистый и яркий свет.
За Артанию, произнес он, взбадривая в себе ярость, и, с топором в руке, прыгнул в это смутно различимое помещение.
Комната казалась огромной, почти залом, хотя это явно комната. Стол, три просторных кресла, мебель под стенами. Волосы зашевелились, а по спине пробежал холодок ужаса. Край столешницы чуть ли не на уровне его головы, в креслах восседать бы турам или буйволам, а мебель… мебель тоже для великанов…
Он осматривался, пальцы ослабели, рукоять топора едва не выскользнула из пальцев. Тело сотрясала дрожь, а сердце стучало громко и мощно.
* * *
Комментариев нет:
Отправить комментарий