Юрий Никитин «Троецарствие»
Серия «Троецарствие»
Часть перваяЧасть вторая
Часть третья
Артания
Моим друзьям и недругам, с которыми так славно проводим время в Корчме!
К читателю
От древних авторов дошли сведения, что задолго до возникновения Киевской Руси на тех же просторах существовали могучие государства: Куявия, Славия, Артания. Это почти все, что известно. Т.е. простор для пишущего!
Нас собралась могучая кучка, каждый пишет в цикл «Троецарствие» по роману, где минимальный объем должен быть не меньше чем 200 тысяч слов. К примеру, в данном романе их 207 тысяч. Это вдвое больше, чем в привычных нам хард-корах.
Надеюсь, вы получите от этих толстячков удовольствие! Напоминаю адрес нашей могучей кучки:.
А также знаменитой Корчмы.
Искренне ЮРИЙ НИКИТИН
Часть первая
Глава 14
За городскими вратами он резко остановил коня. Олекса и Тур тут же оказались с обеих сторон, глаза настороженные, цепкие, а ладони зависли над рукоятями топоров.
Придон без труда стащил браслет, снял с головы железный обруч. Черные как смоль волосы освобожденно рассыпались по плечам.
– Тур, – велел он, – отвезешь это обратно.
Тур не протянул руки, лицо воина было бесстрастным.
– Нет, – ответил он.
– Ты отказываешься меня слушаться?
– Приказ тцара выше, – ответил Тур. Придон видел, как Олекса кивнул, соглашаясь, да и сам чувствовал, что брякнул не то.
– Но есть то, – сказал он, – что выше приказов любого тцара. Интересы Артании! На мне слишком ценные вещи для нашего народа, чтобы потерять для нашего народа. А если сложим головы? В Артании тысячи и тысячи отважных сердец. Даже род моего отца не прервется, Скилл и Ютлан – настоящие герои. Но этот браслет, этот обруч… таких больше на свете нет!
Тур несколько мгновений смотрел ему в глаза. Лицо воина мрачнело. Олекса посмотрел на обоих, отвернулся. Конь опустил голову и тяжело всхрапнул.
Очень нехотя Тур принял чародейские вещи и сложил в вещевой мешок. Спохватившись, Придон протянул ему боевой топор Скилла.
– Возьми! Я видел, как этот топор рассекает камень, как будто тот из творога. И ни одной зазубрины! Даже не тупится. Этот топор должен быть у Скилла, он всегда первым врубается в ряды врага.
Тур заколебался.
– А как же ты?
– Моя секира в походном мешке, – ответил Придон. – На первом же привале надо будет вытесать рукоять. Олекса сказал за их спинами:
– Я вытешу.
Тур вздохнул, даже Олекса принимает и одобряет поступок Придона, взял топор и, не выпуская из рук, предупредил:
– Только далеко не заезжайте! Я все равно догоню.
Круто развернул коня, гикнул, свистнул, конь с места взял в бешеный галоп. Губы Олексы, когда провожал взглядом всадника, тронула скупая усмешка. На всем пути Тур будет стараться проскочить поближе к деревьям, чтобы испытать неистовый восторг, когда целый ствол, срубленный, как легкая тростинка, на скаку, соскальзывает с косого пня и втыкается в землю заостренным концом!
Дорога тянулась серая, а покрытые пылью кусты по обе стороны выглядели клочьями серого неопрятного тумана. Дважды перед конем перебегали ящерицы, а совсем близко над головой пролетела большая черная птица, каких он не видывал раньше. Все это что-то значило, предвещало, пророчило, но, как говорят волхвы: судьба сильного ведет, слабого тащит, а героям так и вовсе дано вести за собой судьбу. Бывает, что ведут не только свою судьбу, но и судьбы целых народов.
Тур догнал нескоро, заорал издали:
– Привал!.. У меня конь притомился! Олекса поинтересовался:
– Как приняли?
Тур сердито зыркнул в сторону Придона…
– Попался бы – убили!
Привал, коней пустили попастись, перекусили хлебом и сыром, наслаждаясь свежим воздухом и простором, и снова в седла, снова рысь, галоп, безумная скачка навстречу ветру.
Солнце изредка проглядывало в разрывы облаков, и тогда на голые плечи обрушивался приятный жар, проникал вглубь, горячил кровь. Ветерок изредка взметывал пыль. Приходилось всматриваться до рези в глазах, пытаясь определить, скачет ли впереди кто-то на резвом коне или же просто балует ветер.
Далеко слева зелень выглядит слишком уж резко очерченной, явно засеянное поле, но домика не видно, справа так же далеко темнеет гряда невысоких гор.
Когда он проезжал здесь пять лет назад, видел только небольшую рощу да крутую петлю, что делает речушка, а теперь здесь десятки домов, добротное селение, вот-вот поставят стену и смогут называться городком.
Пару домов так вообще поставили в два этажа, еще с десяток – в полтора. Люд чувствовал себя в безопасности, дома иногда совсем теряются на пространстве, словно их строили волки-одиночки или очеловечившиеся медведи, но кое-где все же сбивались, как овцы в стадо. На улице народ попадался именно здесь: на завалинках, просто на спиленных стволах толстых деревьев. Все провожали Придона и его спутников любопытными взглядами, дважды за ними увязывалась ребятня.
Тур загорланил веселую песню. Придон прислушался, слова знакомые, даже привычные, сейчас вдруг показались грубыми и какими-то… идущими мимо.
– Не так надо, – шепнул он одними губами. – Но как?..
Ветер сорвал с губ и унес, копыта стучали чаще, это он сам безотчетно ускорял конский бег, встречный ветер охлаждал и не мог охладить раскаленный лоб.
Но как, пронеслась злая мысль, как выговорить эти клокочущие, как лава, слова, чтобы получился не дикий крик, а песня? Которая тронет Её сердце?
Справа и слева нарастал грохот. Олекса и Тур поравнялись, их кони несут всадников легко, могучие богатырские кони – Горицвет лично проследил, чтобы их кони не уступали Луговику. Придон покосился с неприязнью. С их появлением сладостные грезы об Итании вспорхнули и унеслись, как испуганные бабочки.
– Где же Градарь? – крикнул он.
– Уже скоро, – прокричал Тур, – если верить Олексе!
– Он что, всякий раз кочует по разным местам?
– Да, он все ещё не привыкнет, – ответил Тур, – что мог бы переложить все заботы о перекочевье на внуков.
Олекса крикнул через голову Придона:
– Внуки у него умнее. Едут не наугад, а туда, где и в прошлом году трава была густая и сочная… А Градарь не раз терял стада…
– Все не успокоится! – прокричал Тур. Они чуть сбавили конский бег, кони потряхивали гривами, глаза блестят, готовы нестись до изнеможения.
– Да, – согласился Олекса, – пора бы ему на покой… Как думаешь, Придон?
Придон ответить не успел, Тур захохотал, став похожим на своего громогласного отца.
– Покой? Это то же самое движение!
– Да ну? – спросил Олекса саркастически. – Куда же? Тур пожал плечами:
– К старости, к смерти… Так раз уж покой все равно не спасает, то не лучше ли?..
– Лучше, – согласился Олекса – Кто жаждет покоя, тот должен быть глухим, слепым и… это… не интересоваться женщинами. Вообще-то покой не где-то, а в нас самих. Я, к примеру, покоен…
Тур посмотрел на него и чему-то рассмеялся. Олекса рассердился:
– Чего ржешь?.. Он тогда жульничал!.. У него свинец был забит в кости!
Они заспорили, Придон даже не слушал, у них свои интересы и свои разговоры, постороннему не понять, да и неинтересно, как вот и его не понять… да он и сам себя не понимает, но это жуткое и сладостное сумасшествие, эта дивная мука, что терзает; грудь.
Скакали весь день, потом напоили коней и снова понеслись уже в ночи. Степь залита волшебным лунным светом, странный мир, когда небо темное, а земля как будто укрыта серебром.
Придон на скаку запрокинул голову. Угольно-черное небо со сверкающими звездами выгнулось над ним огромной опрокинутой чашей. Он – в центре мира, и все звезды смотрят на него. Звезды – это глаза тех, кто пал, защищая родную землю. Они внимательно следят за артанами, словно совесть. Когда умру, подумал он, нет… когда погибну… тоже стану звездой и буду смотреть на артан, чтобы не сворачивали с пути.
Но пока что, сказало в нем без всякой связи, я готов отдать кровь по капле, чтоб в твоем саду она взошла цветами!
Смутно удивился, при чем тут звезды, но тут же со сладким тревожащим страхом понял, что, куда бы ни смотрел, о чем бы ни думал, ее образ всегда перед глазами, а в самых умных беседах может ляпнуть что-то невпопад, ибо разговаривает и с нею.
Рассвет застал их все еще скачущими. Дивные артанские кони устали, но все еще неслись, мало уступая в скорости летящим стрелам.
А потом, уже при ярком солнечном свете увидели, как вдали заклубилась пыль, затем из желтого облака вынырнул летящий навстречу всадник. Следом таким же бешеным галопом неслись еще двое. В руках блестят боевые топоры, все трое обнажены до пояса, все трое окоричневели от знойного солнца, длинные черные волосы трепещут под встречным ветром, вытянутые в струну, как гривы и хвосты их коней.
Передний, подскакав ближе, выглядел таким разочарованным, что Придон через силу улыбнулся. Молодые герои размечтались, что удастся сразиться с неведомым чужаком, что явился угонять их табуны!
Он вскинул ладонь в приветствии. Передний всадник остановил коня, красиво поднял на дыбы, так же красиво поднял руку, мол, и у него тоже есть мышцы, крикнул звонко:
– Приветствую, сын тцаря! Меня зовут Автангал… Придон ответил:
– Приветствую, Автангал. Я помню тебя. Ты носил за героем Кунгером щит, а когда тому метнули в спину нож, ты перехватил на лету.
Автангал расцвел от смущения, голос зазвенел:
– Доблестный Придон! Такой великий воин запомнил меня, десятилетнего подростка? Я счастлив и никогда твоей похвалы не забуду.
– Сейчас ты уже мужчина, – определил Придон, хотя Автангалу вряд ли больше пятнадцати лет. А запомнил он его потому, что для самого тогда был первый поход во главе самостоятельного отряда. – Благородный Градарь у себя?
Подскакали двое других, такие же подростки, не по годам развитые, широкие в плечах, сила и удаль выплескиваются из ушей, глаза горят жаждой подвигов, свершений. Их уже сейчас можно на Куявию.
Один сказал поспешно:
– Да!.. Как всегда, за пиршественным столом. Я проведу тебя, если позволишь!
Второй метнул сердитый взгляд, каждому хочется выскочить хоть ненадолго из скучной работы табунщика, но смолчал.
– Показывай дорогу – велел Придон.
Кочевье Градаря увидели по дымкам, что поднимаются из-за края земли, темными струйками уходят вверх по чистому безоблачному небу. Похоже, шатры на том же месте, что и пять лет тому, когда Придон виделся с Градарем последний раз, хотя за это время Градарь поменял… или мог поменять место стоянки бессчетное число раз.
К удивлению Придона, у огромного шатра из расписного шелка он увидел три стола. Артане пили и веселились, Придон еще издали слышал их удалые песни, только ожидал, что пируют по обычаю прямо на шкурах, брошенных на землю, а столы… какие столы у суровых артан, что постоянно кочуют?
Мальчишка ускакал вперед, бегал вокруг столов, что-то верещал, как быстрая белка. Один из пирующих поднялся, вышел навстречу с распахнутыми руками:
– Придон, мальчик мой! Как ты возмужал…
Придон соскочил на землю, Градарь обнимал, щупал плечи, огромные, как валуны, пробовал ущипнуть мышцы, но проще вонзить ногти в толстые корни старого дуба, наконец с любовью хлопнул по вздутым пластинам груди.
– Какой богатырь!.. Да, в тебе видна кровь прадеда… В голосе Градаря Придон уловил недосказанное, словно тот успел оборвать кончик фразы. Невольно вспомнились приглушенные рассказы взрослых, что временами он, Придон, сын тцара Осеннего Ветра бывает похож на своего легендарного прапрадеда, который взял, по слухам, в жены женщину из дивных людей. Как, впрочем, якобы сделал и его отец, но про отца только слухи, а вот прадед в самом деле взял женщину из дивного народа и нисколько этого не скрывал.
Градарь уже тащил его за локоть к праздничному столу. Там поднялись, стоя провозгласили веселую здравицу в честь молодого героя. Кубки с настойками из горьких и жгучих трав столкнулись над столом со звоном, через медные края сорвались капли, но дальше пирующие пили и ели, обнимались, орали и хвастались, уже не обращая на гостя внимания.
Кусок не лез в горло, Придон с трудом отпил не больше половины кубка, хотя за время долгой скачки в горле все иссохло, а в груди горело, как при степном пожаре.
Градарь, постаревший за эти годы, но все такой же чуткий, молча вылез из-за стола, гости продолжали веселиться, запели походную песню, а он уже издали поманил Придона. Когда отошли за шатер, Градарь сказал с сочувствием:
– И все-таки ты похудел…
В глазах сухой блеск, щеки пожелтели. Что за тоска тебя гложет?
В горле внезапный ком, Придон пытался сглотнуть, не смог. В глазах защипало. Градарь молча обнял, шепнул:
– Не говори. О таком словами не скажешь.
– А чем? – выговорил Придон с трудом. – Чем можно выразить?
– Не знаю, – ответил Градарь. – Лучше всего могла бы сказать весна… с ее журавлиным курлыканьем, журчанием тающего снега… вообще – весна! А мы – только ее дети, что медленно идем к осени. Ты неспроста приехал ко мне.
Придон кивнул.
– По мне заметно?
– Ещё как. Ты бы сам посмотрел на себя!
– А что у меня не так?
Градарь с сочувствием всмотрелся в его лицо.
– Ты похудел. Но это не от холода или тяжелых переходов. Твой жар сжигает тебя изнутри. И, Придон, прими правду… тебе никто не поможет, не спасет, не выручит.
Придон сказал жалким трясущимся голосом, за который раньше убил бы себя:
– Спаси меня, величайший!.. Я в проклятой Куявии внезапно увидел власть, которая неизмеримо выше и сильнее власти всех тцаров, всех чародеев. Это потрясло меня так, что я даже сейчас… Да, меня трясет, ты же видишь, глаза у тебя все те же глаза орла! Потому и сейчас я кланяюсь тебе, как не кланялся даже отцу, ибо тот всего лишь тцар и мой отец, а ты – создатель, творец… Ты умеешь создавать песни, от которых наши сердца то взмывают к небесам, то падают в огонь. Ты умеешь заставить смеяться и плакать, от твоих слов зажигаются сердца, мы готовы мчаться в ту сторону, куда укажешь… и свершать то, что велишь: строить ли, рушить ли, сдвигать горы или засыпать моря! Я только теперь понял всю глубину и величие твоей власти.
Градарь, все еще обнимая за плечи, повел вдоль шатров в сторону от кочевья. Придон чувствовал, как вздрагивают пальцы этого удивительного человека. Он смотрел вперед, на далекую линию горизонта, чтобы певец не видел, как блестит влага в его глазах, глазах сурового воина.
– Я понял тебя, – донесся тихий голос Градаря. – Понял, что за слова ты хочешь узнать… Кто она?
– Дочь куявского тцара! – воскликнул Придон в отчаянии.
– Ого.
– Я не могу жить без нее, – вырвалось у Придона. – Я умру, если узнаю, что она уйдет в руки другого. Научи, как складывать эти волшебные слова, которые даже могучих волшебников подчиняют твоей воле, заставляя их рыдать или смеяться! Я хочу сказать ей такие слова, которые растопят ее ледяное сердце. Я хочу сказать, что я настолько… настолько… что она должна пойти со мной в мою Артанию!
Они обогнули кочевье, впереди снова показались щедро накрытые столы, гуляющие гости. Все громче доносились веселые песни, крики. Двое гуляк затеяли бороться и едва не опрокинули стол.
– Ты горишь весь, – сказал Градарь изменившимся голосом. – Твое сердце в огне, тебя трясет… Но ты ведь спрашиваешь не дорогу через горы!.. Когда-то я сочинял песни о любви, и всякий раз меня прошибал пот, а сердце болело так, что я жевал лечебные травы… Из этих песен я выпускал на волю только одну из сотни… остальные душил. Рыдал над их несовершенством и душил в бешенстве! Да и ту, единственную, провожая в полет, трепетал и обливался холодным потом: а вдруг она оскорбит ее нежную душу, навеет скорбь на её чело? Вдруг прекрасные глаза потемнеют от гнева?
Придон простонал в муке:
– Мне это все знакомо!.. Поскорее научи, как слагать эти волшебные слова! Чтобы ее сердце затрепетало при звуках моего имени!
Градарь грустно покачал головой.
– Ты еще не понял. Посмотри туда, послушай эти песни… Ты видишь богатый стол? Мы пьем и веселимся. Теперь я хорошо сплю, меня уважают. Я живу спокойно!.. Ты все еще думаешь, можно сочинять песни, оставаясь спокойным?
Последние слова он почти выкрикнул как грязное ругательство. Лицо его страшно исказилось. На короткий миг Придон увидел в глазах глубоко запрятанную муку, но тут же лицо бывшего певца снова стало каменно спокойным. На нем с некоторым усилием проступило величие и нетерпеливое ожидание немедленной радости. Он похлопал Придона по плечу, властно повернул и толкнул в спину в сторону уже расседланного коня.
Они были уже за кочевьем, когда на взмыленном коне их догнал все тот же Автангал. На полном скаку вручил Придону свернутый в трубочку пергамент, промчался вперед, красиво развернулся, вздыбив пыль. Лицо юноши полыхало от удовольствия, но в глазах было удивление.
– Градарь велел передать, – прокричал он, запинаясь, – что из тебя может получиться хороший певец!
– Да? – удивился Придон. – А почему…
– Ты забываешь, – крикнул Автангал насмешливо, – зачем приезжал!
Конь красиво встал на дыбы, помолотил копытами по воздуху. Автангал лихо развернул его, снова прогремела дробь копыт, взвилась пыль, а пристыженный Придон поспешно развернул пергамент.
Подъехали Тур и Олекса. Их лица оставались непроницаемыми, но Придон умел читать в глазах. С губ сорвалось:
– Простите, сглупил…
– Что там? – спросил Тур.
– Мог бы взять и сам, – ответил Придон пристыженно. – Это ж ты вспомнил? Тур ухмыльнулся:
– Мы с Олексой только твои помощники. Но Градарю я напомнил, конечно.
– Что?
– За чем приехали.
Придон жадно всматривался в тщательно прорисованную карту, непонятные значки. Тур тоже поглядывал, но быстро наскучило, зато с удивлением смотрел на Придона. Признался:
– Я не думал, что Градарь вот так возьмет и отдаст тебе то, на что истратил полжизни!
Придон не знал, что ответить, а Олекса сказал озадаченно:
– Он и не собирался отдавать. Что произошло, не понимаю.
Тур хохотнул:
– Я знаю. Он рехнулся, когда увидел, как Придон уезжает, забыв спросить, ради чего прибыл!
Глаза Олексы внезапно стали очень серьезными.
– А ты знаешь, – протянул он задумчиво, – в этом есть смысл…
– В чем?
Олекса не ответил. Он повернул коня вслед за Придоном. Степь загремела под крепкими сухими копытами.
Этой ночью коней расседлали и отпустили, благо трава по конское брюхо. Сами быстро поели хлеба и сыра, Тур умело зажарил подстреленного по дороге сайгака, обглодали до косточек, а потом, отяжелевшие, сытые, завалились спать.
Придон заснуть не мог долго, взор блуждал по темному небу среди серебряных звезд, зацеплялся, пытался проникнуть дальше, за хрустальную твердь. Если там так дивно, как говорят волхвы, то Итания должна быть там…
Или она – оттуда?
Он заснул почти на рассвете, по лицу блуждала блаженно-глупая улыбка. Во сне слышал голос бога, только не понимал слов, голос звучал властно, требовательно, но что бог от него ждет, Придон уловить не мог. Сердце сжималось от тоски и осознания, что он никогда не достигнет величия бога, и в то же время была щенячья радость: бог говорит с ним! Пусть как говорит мудрый человек с глупым щенком, но говорит, снизошел, ибо он, Придон, сумел обратить на себя внимание бога…
На десятый день пути в синей дали показались горы. До этого все дни и ночи под копытами гремела ровная, как стол, сухая степь, ни холмика, а тут как-то поднял взор, а из-за горизонта поднимаются острые пики гор, похожие на гребень рассерженной ящерицы!
И горы не простые, а как будто из недр жидкой земли навстречу падающему с неба камню выплеснулась вода, взметнулась причудливой короной… да так и застыла.
Внутри этого каменного кольца лежит долина, населенная людьми, о которых артане если говорили, то шепотом, и не на ночь. Там остатки того мира, что был до катастрофы, когда, по словам волхвов, «Дух Разрушения обрушился на мир и обрушил его в ночь, что длилась сто лет…». В этом месте начинали путаться, одни утверждают, что земля была опущена под воду, но затем боги ее вытащили, другие рассказывают о страшных ветрах, что выдули даже всю воду, а третьи твердят, что земля тряслась так страшно, что полопалась вся, как кожа больного, из трещин выплескивалась огненная лава, что затопила всю землю, повсюду грохотали вулканы, а из людей и зверей уцелели только те немногие, что оказались на вершинах гор.
Когда мир изменился, то те люди и звери, что жили при прошлом мире, когда на небе не было Луны… хотя другие волхвы твердят, что Луна была не одна, их ходило по небу три! – те люди выжили, но выжили совсем немногие.
Те, кто приспособились к новому миру, наставшему после катастрофы, растеряли все знания, но были сильны и свирепы. Они заново начали населять опустевшую землю, потеснили страшных зверей, начали расширять кордоны своих племен… Те, кто еще хранил крохи знаний о прошлом мире, не могли свыкнуться с этим, у них не было страсти жить, и новые люди с горячей злой кровью, жаждая схваток, столкнулись и с ними, и даже друг с другом.
Плечи Придона сами передернулись. Все артане обходят эту долину стороной. Когда-то допотопные ходили и здесь, по эту сторону гор, но звездные ночи с появившейся луной угнетают их настолько, что почти перестали плодиться. Оставшиеся отступили за эти горы, устав или устрашившись драться с храбрыми артанами, что наседают, тревожат удалыми набегами…
И на этот десятый, а затем и одиннадцатый день кони шли без устали, настоящие артанские кони. Изредка попадались небольшие дубовые рощи, мелкие озера, чистые и спокойные, с песчаными берегами, отмелями, где хорошо видно играющую рыбную мелочь, самому бы так, чаще встречали одинокие дубы-великаны, по-артански могучие, кряжистые, широкие в плечах.
Обычно из-под корней такого дуба выбивался крохотный родничок, успевал пробежать не больше, чем на длину броска дротика, жадная сухая земля выпивала без остатка.
Озера напоминали Придону глаза лесных зверей, такие же темные, загадочные, в которых очень редко блеснет осколок неба.
Сейчас он на скаку смотрел и не мог налюбоваться на две вербы, что остановились над самой водой, чистые и невинные, как юные девушки, что уже сбросили одежды, но все не решаются вступить в холодную воду.
Он почувствовал их взгляды на нем, стыдливые и умоляющие: не смотри, витязь, не позорь нас. В этот момент налетел озорной ветер, блудливо задрал им опущенные ветки, взору на краткий миг открылась чистая целомудренная кожа, не знавшая прямых солнечных лучей, не огрубевшая от солнца.
Придон поспешно отвел глаза, хотя ветерок уже унесся, повернул коня, тот рассматривал вербы с чисто мужским бесстыдством, вскачь вернулся к артанам.
– Ну что? – спросил Тур.
– Объедем это место, – ответил Придон лаконично.
Снова он уловил многозначительные взгляды, которыми обменялись сыны Аснерда за спиной. Похоже, он начинает выглядеть не только осторожным, но и трусоватым. Наверняка решат, что увидел крупного зверя, устрашился и поехал недостойной мужчины окольной дорогой.
Придон ощутил, что конь недовольно прядает ушами всякий раз, когда он поворачивает его в сторону гор. То ли неуверенность всадника передавалась, то ли в самом деле чует больше и видит намного дальше.
Тур однажды указал в сторону, где на грани видимости горел багровый свет, а в нем еще и вспыхивали желтые искорки.
– Все ещё бьются!
– Кто? – спросил Придон.
– Два великих двобойца, – ответил Тур с почтением. – Ты что, не слышал о битве Руслана Лазаревича с тцаром Огненный Щит?
– Слышал, но… Это они?
– Да, – ответил Тур и добавил: – Но не уговаривай свернуть и посмотреть! Я хочу успеть вернуться к празднику Возжигания Чистого Огня.
Кони мчались и мчались, Придон дважды замечал целые заросли плакун-травы, за которую волхвы готовы отдать все, что угодно. Плакун-трава – всем травам мати, как говорят волхвы. Выросла из слез юной богини Нонцены, что оплакивала гибель юного Прове. Рвать ее, правда, можно только на утренней заре. Позволяет усмирять нечисть и даже повелевать ею, как утверждают волвхы.
Тур предложил ехать вдоль реки, обязательно встретятся села, пора бы переночевать под крышей… При этом он непроизвольно выпячивал грудь, словно уже рассказывал деревенским простушкам о своих подвигах, глаза весело блестели.
– Реки прямо не текут, – ответил Придон, – а мужчины выбирают прямые дороги.
– Прямо плохое место, – сообщил Тур.
– Проедем, – отрезал Придон, – станет хорошим.
– Да нет… Там ни людей, ни зверей. Там просто место плохое.
– Едем прямо, – решил Придон.
Однако на душе было тревожно. Сглупил, настоял на своем. Показалось, что воины опекают его чересчур. Совсем как маленького. Забылся у Градаря, повел себя глупо, но ведь в сражениях был не только храбр и силен, но и расчетлив, не терял голову, благодаря чему под его знамя собралось немало удальцов… а вовсе не потому, что он сын тцара!
Обогнули рощу, чахлую и реденькую. Уже над нею небо показалось Придону странно лиловым, а когда миновали последние деревья, земля под копытами зазвучала суше, звонче. Трава исчезла, почва шла бурая, охристая, красноватая, а далеко впереди, почти на горизонте, виднелся сверкающий лиловый столб.
Тур сказал мрачно:
– Это место лучше объехать.
– Уже то, – заметил Олекса, – что мы видим это… уже плохо.
Придон поколебался, сказал как можно тверже:
– Мы едем своей дорогой. Нам нет дела до грибов-переростков.
По дороге встретили ключ, выбивался из растрескавшейся земли, на глазах пробегал десяток шагов и тут же прятался среди трещин. Напоили коней, передохнули сами, а уже к полудню приблизились к странному лиловому столбу настолько, что Придон с холодком по спинному хребту рассмотрел, что же впереди за чудо.
Из растрескавшейся красной земли к небу вырывалось лиловое пламя. Издали Придон решил, что это неподвижный столб полупрозрачного камня неведомой породы, но с приближением начал замечать мерцание, а затем рассмотрел, как со страшной скоростью по столбу проносятся от основания и до вершины комки, утолщения огня.
Подъехали ближе, он уловил едва слышный треск и шорох, словно сто мириадов огромных муравьев трутся крепкими сухими панцирями, прокаленными на солнце. Столб вонзается в небо, как исполинское лезвие меча, но вместо крови по небосводу расползается такой же лиловый туман. Небо приняло жутковатый облик, будто вот-вот изрыгнет из чрева огромную тучу, полную града размером с кулак.
Теперь было видно, что столб вовсе не столб, а весь из множества тонких столбов, тесно прижатых один к другому, словно пучок прозрачного камыша, а в полых стеблях вверх уносится из недр земли страшный ядовитый жар, что иначе сжег бы её внутренности.
До столба оставалось еще верст пять, если не больше, но Придон чувствовал, что не в человеческих силах приблизиться хотя бы на сотню шагов и остаться в мире живых. Видно, что дальше земля в трещинах. Чем ближе к странному столбу огня – тем трещины глубже и шире, а вокруг той плиты, из которой бьет лиловый столб, могучие пласты земли двигаются, как мелкие льдины в ледоход, только вместо грязной воды проглядывает багровое всесжигающее месиво.
Конь вздрагивал, нервно прядал ушами. Придон потрепал по шеё, конская грива взмокла, несмотря на сухой горячий воздух.
– Я понимаю, – сказал он, – тебе жаждется рассмотреть поближе, но мы торопимся. Как-нибудь в другой раз. За спиной хмыкнул Тур.
– Я бы такого любопытного коня, – начал он, но оборвал себя на полуслове, махнул рукой и с силой повернул морду своего коня вслед за Придоном.
* * *
Комментариев нет:
Отправить комментарий