 |
Глава 12
Наша «преступная» группа направилась в институт для завершающей операции. Вовка в знак примирения с Юлией разрешил ей нести себя в дамской сумочке.
Владимир взял для перепроверки герметический ящик-клетку, в которой резвились два попугая, отправляемые на астероид по просьбе Попова. В двойном днище клетки размещалась аппаратура жизнеобеспечения, там был оборудован уголок для Вовки, вроде нахлебника у попугаев.
Выждав удобный момент, Владимир опустил Вовку в клетку и растроганно сказал:
— До скорого свидания, Вовик! Будь мужчиной!
Вовка сделал прощальный жест рукой, скрылся в днище и уже оттуда прокричал:
— Прости меня, Юлька, за жестокость. До встречи, Браток! Будь здоров, Шурка! Береги себя!
У Юлии в глазах застыли слезы.
— Бессердечный ты человек, — сказала она Владимиру.
— Это как сказать, — ответил Володя, а у самого голос дрожит. — Надо, Юля, надо!
Клетку-ящик закрепили в одной из ячеек многотонной секции Д-44, которую тут же опустили в шахту камеры «Иванушка». Засветились контрольные огоньки приборов. На лбу Владимира выступили капельки пота, похоже, он чувствовал угрызение совести, в нем шла борьба, и мне показалось, что сейчас он бросится к главному пульту и все отключит. Но он оставался с непроницаемым каменным лицом. Тихий завершающий щелчок, автоматика сработала, и шахта опустела. Секция с Вовкой была уже на астероиде, или … нет, об этом лучше не думать. Лишь через восемь долгих суток Вовка известит нас о благополучном перемещении.
— Теперь, Володя, ты должен всем все рассказать, — потребовала Юлия.
Но тот не слышал ее, был поглощен своими думами, может, его мучила совесть. Взглянув на Владимира, Юлия понимающе качнула головой и больше не беспокоила. А он, будто очнувшись, удивленно посмотрел вокруг и громко сказал:
— Внимание! Захар, Архип, Галя, Петя, все, кто слышит меня и не слышит. Внимание всех!
Народ собрался быстро. Владимир, ничего не скрывая, рассказал о Вовке. Сотрудники были настолько поражены смелостью, нахальством и оригинальностью решения Владимира, что первое время молчали. Добрыня сильно обиделся на коллегу, что тот опять действовал тайком от него.
— Но ты же бы не согласился на получение моей копии, — сказал Владимир. — Ты же всегда против.
— Я бы не только согласился, я даже бы и свою копию сделал для компании твоей. Вдвоем им бы веселее было. Так-то оно оборачивается, Володенька.
— Спасибо, Добрынюшка. Но кто же знал, что ты начал перевоспитываться.
Тут всех прорвало, зашумели, заспорили, правильно ли поступил Владимир? С тем, что Вовка намного ускорит работу и обеспечит безопасность Потапова и Попова при их перемещении на Землю, были согласны все. Что же касается правильности поступка, то это зависело от того, человек Вовка или нет.
— Ну вот, начинается, — нахмурился Владимир. — Что тут гадать, когда все ясно и понятно — он человек.
— Тогда ты преступник, — сказал Захар.
— Он — это, собственно, я, — невозмутимо ответил Владимир. — А могу я распоряжаться своим мозгом и телом ради общего дела?
— Извини, Володя, — сказала Юлия. — Раз Вовка мыслит, и у него есть чувства и способность к творчеству, то, безусловно, он человек. Но это не ты, это другая личность. С момента рождения у этой личности началась своя жизнь и началась она, по твоей милости, с большим риском погибнуть.
— Бросьте, — поморщился Архип. — Искусственное существо, пусть даже наделенное интеллектом и разумом, это еще не человек. Правильно Володька сделал, отправив его на астероид. И еще можно с десяток таких вовок и петек послать.
— По-твоему получается, что маленький Владимир — мыслящая машина? — спросил Добрыня.
— Нет, это новое образование. Еще следует его назвать как-то.
— Вовка — человек! — в один голос крикнули супруги Марковы.
В общем, пошумели, поспорили, и никто никого не убедил, каждый остался при своем мнении.
— Что я тебе говорил, — толкнул меня локтем Владимир. — Обязательно начнется полемика. А теперь спорь не спорь, а дело сделано.
Я боялся, что после случившегося Юлия отвернется от меня, но она оказалась молодчиной, повела себя так, будто и не было никакого Вовки. Обида, конечно, была, но она честно призналась, что на моем месте поступила бы так же.
О Вовке узнала вся Атамановка, потом Чита, дальше — больше. Сколько разговоров! Вовку заочно полюбили и с тревогой ждали сообщений с астероида. Владимира завалили письмами со всей России, приходили письма и из-за рубежа, в которых и хвалили его, и ругали, и высказывали свои соображения — человек Вовка или нет. Окончательное и официальное решение об этом должен был вынести Всемирный Совет, вроде нашей ООН.
На лужайке возле института собрались все сотрудники, говорили о поступке Владимира. Многие были недовольны его анархичными действиями. Владимир не оправдывался, уткнулся носом вниз и потихоньку посапывал. Подчиняясь общему настрою, Тарас предупредил его, что еще одно такое «художество» — и он распрощается с институтом навсегда.
Восемь суток превратились для Владимира в пытку, в вечность. Он даже работой не мог ускорить ход времени, да и работа у него не ладилась, не мог сосредоточиться.
День, когда ожидалось поступление сигнала, мы провели в пункте Дальней космической связи. Сигнала не было. Ни ночью, ни на второй день он не поступил. На третий день начался очередной сеанс связи с Потаповым и Поповым. Они сообщили, что ожидаемая по графику секция Д-44 на астероид не поступила.
— Вот и все! — трагически произнес Владимир. — Я убийца. Я заболею и потихонечку умру.
— Ты ли это, Володя, — бодрясь сказал я, хотя у самого на душе было препакостно. — Вспомни-ка, как ты раньше хорохорился.
— Я для вида хорохорился, это было как успокоительное средство. Второго Вовку создать бы надо и не надо, а вдруг и он попадет в эти несчастные исчезающие проценты. Боги, вы есть или вас нет?
— Володя, давай получим копию Добрыни? Он же согласен был.
— Всякую копию жалко, пока существуют эти проклятые проценты. Спросить, конечно, можно.
Нашли Добрыню. Спросили.
— Вы разве не знаете, что сегодня утром Совет вынес решение считать Вовку человеком в полном значении этого слова. А раз нельзя перемещать добровольцев, то это касается и копий. И если честно, Володя, производить на свет маленьких полноправных членов общества — это не игрушка, это серьезный социальный вопрос, требующий изучения. И потом, как это ни печально, на тебя сейчас легла ответственность за исчезновение Вовки. Ты — обвиняемый.
— Ответственности не боюсь. Виноват — буду отвечать.
Я шагал домой в тягостном состоянии. Смеркалось. Мрачное предчувствие чего-то нехорошего не покидало меня. Я боялся за Владимира, не натворил бы чего.
Неожиданно из газона выскочило маленькое двуногое существо и остановилось передо мной. Я обомлел, это был маленький человечек, оборванный, обросший, косматый. Боже, да это же Вовка! Он улыбался.
— Не узнал оборванца? Здравствуй, Шурик!
Я присел на корточки. Кремовые брючки его были грязно-серыми с выдранными лоскутками, от рубашки осталось одно подобие.
— Ты, ты… — растерянно пробормотал я. — Откуда?
— Из Бразилии. Хватай меня и бегом к братишке.
Я бережно опустил его в нагрудной карман и помчался к Владимиру.
Он спал одетый на лохматой кушетке, раскинув руки и ноги. Устал, бедный, издергался за последние дни. Мне стало жалко будить его. Но Вовка энергично потянул его за волосы, запустил ругу в ухо и давай упражняться там. Владимир с усилием открыл глаза, опять закрыл, потом вскочил и уставился на Вовку.
— Это сон. Я сплю.
— Соня! — Вовка размашисто пнул его в бедро. — А ну подъем!
— Перестань лягаться! Вернулся, родной ты мой!
— Роднее уж некуда. Ты окончательно проснулся? Вам не терпится узнать мою историю. Тогда слушайте. Обычно перемещающийся человек ни физически, ни психически ничего не ощущает, мгновение — и он изменил координаты. Так? А у меня было не так. Я вдруг почувствовал, что размазываюсь по пространству и сразу понял, что на астероид не попал. Ну, думаю, раз есть невесомость, то, по крайней мере, я в космосе. Попробовал двигаться, двигаюсь как амеба, переливаясь всем туловищем. Не знаю каким образом, но глаза мои вдруг оказались снаружи, за секцией. Вокруг — чернота, звезды светят, Млечный Путь висит. Я уже вижу все разом, вижу и позади себя. Звезды запрыгали, Млечный Путь закувыркался, стал разрастаться, обхватывать меня, я ничего не понимаю, время остановилось, у меня нет тела. Ни боли, ни страха, ни восторга — ничего. Я как замороженный, вроде в забытье, но в то же время мыслю, но мыслю необычным образом. Можете себе такое представить? Меня нет и я есть, живу не живу, но созерцаю, — Вовка замолчал, прошелся взад-вперед по кушетке и почесал пальцем заросшие щеки. — Бриться нечем, браток. У меня вот такая бородища была. Бриться нечем. Как же мы оплошали, такой важной части туалета не предусмотреть. Давай изобретай что-нибудь, бриться надо.
— Изобретем, не волнуйся. И брось привычку останавливаться на самом интересном. Что дальше было?
— Твоя привычка, браток, не моя. Дальше — треск, меня как следует швырнуло, и наступила кромешная тьма. Одновременно появился вес, по телу забегали мурашки, в ногах закололо, в голове что-то забулькало. Попугаи беспокойно закричали. Наощупь добрался до единственного иллюминатора, глянул в него — ничего не видно. Но если я в космосе или на астероиде, то должно быть звездное небо. Сижу, кумекаю, жду неизвестно чего. А тяжесть-то — земная. Я даже попрыгал, чтобы убедиться в этом. Немного погодя за иллюминатором вроде посветлело, а потом сбоку появилось нечто светящееся, прикрытое какими-то тенями. Оно медленно передвигалось. Когда теней стало мало, я стукнул себя по лбу — это же луна. Значит, секция переместилась опять на землю, куда-то в лес, оттого и треск такой был. Но я сразу не вылез, пока не убедился, что это действительно луна. Кое-как открыл люк. Душный пряный воздух охватил меня. Это не Забайкалье. Дождался рассвета. Похоже на джунгли. Словом, тропики. Выпустил попугаев на волю. Самому не знаю как выбраться. Нормальному человеку погибнуть в джунглях ничего не стоит, чего уж тогда обо мне говорить. Меня всякое насекомое обидеть может, жук для меня, конечно, не бык, но все равно туша приличная. А от одного вида паука я в обморок упаду — такой уродился, сам знаешь. Хотел спуститься на землю, а там густая трава, кишащая всякой нечистью. Гляжу, а по секции уже ползут ко мне усатые мохноногие, пучеглазые твари. Я щелк — и в укрытие. Начал обследовать содержимое секции. Нашел какие-то пахучие реактивы и давай экспериментировать с ними, смешивать, перемешивать, испытывать. Наконец подобрал такой состав, до невозможности вонючий, но не агрессивный: от него насекомые убегали, как ошпаренные. Я обмазался этой жидкостью, взял ее немного про запас и пустился в путь, выбрав направление наугад, лишь бы оно было прямым. Практически я был совершенно несъедобен, все живое шарахалось от меня в стороны. Я знал, что состав жидкости неядовит и безвреден, однако чихал и плакал, приходилось терпеть. Я шел почти на верную гибель, но оставшись в секции, погиб бы наверняка. Коряги, завалы, ямы, где на четвереньках проползу, где перепрыгну с разбега, а где продирался так, что и сказать не могу. Проходил сквозь полчища муравьев и термитов, чуть не отравился от дурманящего запаха орхидеи. Омерзительные клещи уступали мне дорогу, и я благодарил человека, положившего в секцию реактивы. Даже мошкара и москиты, кружась над головой, не трогали меня. Увидев пеструю колибри, я понял, что нахожусь в Южной Америке. За первый день прошел может километра два, а может и десять, попробуй определи, за второй день — и того меньше. Один раз угодил в клейкую паутину. Паук, слава богу, от меня удрал, а я долго не мог отклеиться. Я выдохся и уже запаниковал, тем более, что запах постепенно выдыхался и приходилось время от времени обмазываться, а жидкости оставалось совсем немного. Потом набрел на небольшую речушку, не задумываясь, залез на корягу и поплыл по течению. Отдыхал, между прочим. Скоро речушка влилась в другую, широкую и полноводную. По берегам росли пальмы асаи и я уточнил свои координаты: это Бразилия. Когда же увидел в воде кровожадных пираний, то убедился, что нахожусь если не на Амазонке, то на одном из ее притоков, что позже и подтвердилось. Вот такая одиссея! Здорово, да?
— Ты уверен, что был в космосе? — спросил Владимир.
— Да, я попал в те самые двадцать восемь процентов. В космосе я был какой-то промежуток времени, потому что в невесомости слышал возню попугаев. Это перед тем, как началось светопреставление с мозгом. Трудно объяснить, но думаю, что я очутился в неведомой области пространства с особыми свойствами и, как «непрошенный гость» был выброшен из запретной зоны в исходную массу, то есть на Землю.
— Значит, можно предположить, что и все остальные исчезнувшие секции тоже находятся на Земле. Странно, что ни одну не нашли.
— Может, они упали в океан, — сказал я, чувствуя неловкость от того, что сижу, как оболтус, разинув рот.
— Нет, Шурка, — ответил Вовка, — они не падали метеоритами, как такового движения вообще не было, ну, ты же сам знаешь кое-что об особенностях перемещения. Поэтому «падение» секций никто не мог ни увидеть, ни зарегистрировать приборами. Скорее всего, они кучно находятся в том тропическом лесу, где объявился я. Возникает вопрос: почему именно там, а не в африканской саване или в океане? Володя, браток, если мы мыслим одинаково, то … ты понял меня? Проверить надо.
— Понял и проверим, — Владимир поднялся и вызвал по видофону Току. — Скажи, Тока, в какой точке земного шара, по последним измерениям, наибольшая сила тяжести?
— В устье реки Журуа, притока Амазонки. Девятьсот девяносто семь, четыреста пятьдесят шесть, двести сорок два микрогала.
Вовка радостно бросился к Владимиру, будто собираясь обнять его:
— Наше предположение верно! И мысли наши одинаковы, Вовик. Ничего, что я тебя, большого, Вовиком называю?
— Называй как хочешь, Вовочка, ты плоть от плоти моей. Твоя секция и все предыдущие были отброшены в поле тяготения Земли в наивысшей точке его напряжения. Нам остается одно: информировать Совет и немедленно снаряжать экспедицию на Амазонку для поисков исчезнувших секций. Ты будешь проводником.
— Так мое же рождение тайна. Ты хочешь раскрыть ее?
— Извини, Вовка, но тайна уже раскрыта, так получилось.
— Так зачем же я прятался от людей? Столько сил и здоровья потерял. Мог бы спокойно и с комфортом…. А вообще-то замечательно, у меня были настоящие приключения. Попробуй получить их в наше время.
— Расскажи, что было дальше? — попросил я.
— Дальше необязательно, — вздохнул Вовка и посмотрел на часы. — Ну, так уж и быть. Пристала моя лодочка-коряга к небольшой яхте, на которой праздновали какое-то торжество. Яхта была разукрашена гирляндами, с бортов свисали бисера и ленты — по ним я и влез на палубу. Незаметно пробрался в каюту и спрятался в спинке кресла, а про запах, исходивший от меня, забыл, сам-то уже принюхался, притерпелся. В каюту зашли две девчонки, и заткнув носы, выбежали обратно. Пришли парни и стали гадать, чем и где пахнет, и принялись искать источник запаха. Заглянули и под спинку кресла, а там желобок, в котором я полностью уместился, его сбоку и не видно. Вонючее кресло парни вынесли на палубу и бросили там с подветренной стороны. У причала я дождался темноты и выбрался на берег. Долго блуждал по порту, искал и приглядывался, пока удалось залезть в багажник машины, отправлявшейся в стратопорт, — Вовка зевнул и махнул рукой. — Больше приключений не было. Улетел в Кейптаун, оттуда в Мельбурн, потом в Сингапур, откуда и прибыл под сиденьем пилота прямым ходом в Читу. Ну, спать, спать, я малость устал. Позаботься, братишка, об одежде, не могу же я завтра показаться на людях в этих лохмотьях. И чтобы бритва была. Пока я не отдохну и не приведу себя в порядок, никому обо мне ни слова. Завтра мы вместе всех ошарашим!
Вовка растянулся на кушетке и моментально заснул. Владимир снял с него мерку, накрыл носовым платком и ушел добывать одежду и бритву.
Вернулся он далеко за полночь. Принес бритвенный станочек, который надо в лупу разглядывать и не знаю какие тонкие лезвия. Выразил недовольство, что планкобритву быстро сделать не могут. Принес так же два костюмчика, заметив, что сшиты они из самой тончайшей ткани сверхтонкими вибронитками. И еще принес какой-то твердый цилиндрический сверток, сказав, что это для общего дела. После этого лег и тут же заснул. А я, как всегда, находясь в волнении, долго ворочался, завидуя этим людям, которые могли приказать себе спать — и сразу спали.
Побритый, принарядившийся Вовка разбудил нас.
— Хватит дрыхнуть! Что за дерюгу ты мне приволок? Хуже брезентухи. А нитки? Это канаты. Но я человек покладистый, скандал закатывать не буду. Это вам толстокожим хорошо, а у меня кожа тончайшая и нежная, соображать надо!
После завтрака мы отправились в институт. Вовка, чертенок, стоял у меня в нагрудном кармане курточки, готовый в любой момент нагнуться и спрятаться. Нести себя Владимиру он не доверил, с хитрой рожицей сказав, что тот может его нечаянно раздавить.
Владимир по селектору пригласил всех сотрудников в конференц-зал. Народ собирался почти бегом — знали, что Владимир просто так собирать не будет. А тот важно стоял на постаменте и ждал тишины. Когда все сели и утихомирились, поднял с пола цилиндрический сверток и развернул его. Это была обыкновенная сосновая чурка с толстой корой — все оригинальничает. Самодовольно усмехнувшись, Владимир поставил чурку торцом на стол.
— Давай, Санек, его на это возвышение, чтобы все видели.
Я вытащил Вовку и поставил его на чурку. Зал онемел, приподнялся, что-то упало, кто-то тихо ахнул. А Вовка заулыбался, довольный произведенным эффектом и, поправив прическу, приветственно поднял руку:
— Здравствуйте! Я тот самый маленький Владимир номер два, которого вы считаете пропавшим. Как видите, я вернулся на Землю. Ответственность с моего большого брата снимается — я жив. Кто не верит и кому любопытно, пусть подойдет поближе, рассматривайте меня, пока я добрый. Только не щупайте.
Вовку обступили, задавали безобидные вопросы, но никто не спросил, каким образом он оказался здесь — ждали, когда сам скажет. А он не торопился. Добрыня первый не выдержал:
— Не томи, Вова, начинай рассказ.
Вовка рассказал примерно то же самое, что и нам с Владимиром. После него начались выступления, выдвижения скороспелых гипотез, споры. Я слушал и дивился смелости мыслей людей. Сколько было высказано интересных предположений и догадок о таинственном пространстве, из которого были отброшены секции обратно на Землю. Я поражался изощренности ума сотрудников всех рангов и буйству их фантазии. Когда чья-нибудь фантазия была слишком уж заумной или не в меру заковыристой, то раздавался дружный хохот. Успокоились только часа через три. Единодушно было решено организовать экспедицию на Амазонку. Владимир неописуемо обрадовался: все наши, в том числе и я, были включены в отряд. Ограничились числом в шестьдесят человек, а остальных предполагалось набрать на месте из местных жителей, хорошо знающих сельву. Я не переставал удивляться организации каких-нибудь мероприятий — без бумаг, без согласований и утверждений, но прямо с ходу, моментально. И без Совета прекрасно обошлись. Каждый будто заранее знал, что ему делать и как готовиться.
Сборы были недолгими. Этой же ночью мы вылетели в Бразилию.
Нас встретили музыкой, цветами, улыбками. Смуглые девушки в красочных одеяниях исполнили национальные танцы. Впечатление было такое, будто мы прибыли на карнавал, а не лазать в дебрях тропического леса. Вовка пробурчал, что не хочет быть живым экспонатом, но уважил встречающих, показал себя. Бразильцам было любопытно разглядеть его поближе и переброситься парой слов. Скоро Вовка не выдержал и взмолился, чтобы на него не глазели, как на ископаемое, ему мешают думать и сбивают с толку.
У пирса нас ожидала яхта, и мы заскользили по глади реки. Жара, духота. Напала жажда — питья было в изобилии, терпкого, вкусного, ледяного. Вовка с трудом узнавал места, где проплывал на коряге. Шли вдоль левого берега. В Журуа впадало много мелких речушек. Вода была мутноватой и теплой.
— Стоп! — крикнул Вовка. — Если не ошибаюсь, то здесь. По этим воздушном корням узнаю — морду собачью напоминают.
Яхта застопорила ход. Нас ознакомили с топографической картой района и проинструктировали. Мы разбились на группы и надели специальную одежду — легкие комбинезоны с защитной сеткой от насекомых. У каждого была микрорация малого радиуса действия. В воздух поднялся плазмолет. Увидеть с него под густым покровом леса ничего было нельзя, но по пеленгу там знали расположение групп и могли корректировать их передвижение. Заблудиться мы не могли. Вовка в специальной капсуле покачивался на груди у Юлии, сказав нам, что с женщиной он будет себя чувствовать спокойнее. Недоволен был только тем, что никто не послушался его совета снять комбинезоны и обмазаться вонючими реактивами. Нашу группу сопровождали два молодых бразильца, хорошо говоривших по-русски. Идти было тяжело — сплошная зеленая стена. Неба не видно. При ясном солнечном дне здесь было как в сумерках. Плазменные резаки отлично срезали лианы, ветви деревьев и колючие кустарники, но отбрасывать их было некуда. Продвигались очень медленно. Пройдешь в одном метре от секции и не увидишь ее. Вовка в таких дебрях не мог запомнить дорогу, поэтому шли наугад. Минут через сорок с плазмолета сообщили, что седьмая группа нашла секцию К-18, отправленную на астероид два месяца назад. Владимир испустил крик радости, а Вовка в капсуле толчею устроил. К концу дня та же группа наткнулась на секцию Д-44, на которой вернулся Вовка.
— Везет же людям, — с завистью сказал Владимир и, связавшись с плазмолетом, попросил указать нам направление к найденной секции. Звонкий голос говорил нам «прямо, левее, прямо». Стало светлее, просторнее. По белым защитным комбинезонам ползали большие муравьи, вокруг порхали громадные раскрашенные бабочки, дурманящее пахли красивые орхидеи. И вот она, секция, охваченная ветвями гигантского кустарника с красными листьями. На правом боку виднелись приличные вмятины, с которыми соприкасался развороченный ствол дерева — в момент «вынвривания» секции требовалось пространство. Она оттеснила, сломала, вышвырнула все, что мешало ей. Вверху, через кроны деревьев, виднелся просвет неба, в котором ночью Вовка увидел луну. Владимир с Добрыней внимательно осмотрели поверхность секции, индикатором проверили на радиоактивность и полезли внутрь. Все-таки они сомневались, что секция побывала в космосе, может, она переместилась сюда прямо из Атамановки.
— Я вам по-русски говорю, что был в космосе, был! — твердил свое Вовка.
— Мы верим тебе, но сам понимаешь, что твои ощущения могли быть субъективными и обманчивыми, возбужденный мозг мог что угодно вообразить. А нам нужны факты, доказательства.
Доказательств пока не было.
В этот день больше секций не нашли. На второй день — тоже. Зато на третий день сразу обнаружили пять штук, и так, постепенно, день за днем нашли все исчезнувшие секции. Нашей группе не повезло, не нашли ни одной. Это ударило по самолюбию Владимира и Вовки, им было жалко так же потерянного времени. Они хмыкали, разводили руками и ссылались на «невезуху». А потом для успокоения во всем обвинили наших мускулистых проводников, хотя прекрасно понимали, что наткнуться на секцию было делом случая. Бразильцы, наоборот, скрашивали нам трудность похода по непролазным чащам, веселые, озорные и предупредительные, они шутками и смешными историями старались развеселить нас, интересно рассказывали о тайнах пущ Амазонки. Я-то думал, что на земле нет и квадратного метра неисследованной площади. Но, оказывается, огромные пространства лесов Амазонки до сих пор так же дики, таинственны и неосвоены, как и сотни лет назад. Мы узнали, что именно в этом месте в устье Журуа сосредоточено обилие всевозможной живности, тут самое пекло тропического леса.
Владимир переговорил по видофону с Тарасом о подготовке специальных секций, которые надо переместить вроде как на астероид в надежде на то, что одна из них обязательно окажется здесь. Тогда по показаниям новых приборов должно кое-что проясниться.
Экспедиция в полном составе была готова к вылету в Атамановку.
— А мы с Сашей остаемся здесь, — неожиданно сказала Юлия и, найдя мою ладонь, слегка сдавила ее. — Наше присутствие в институте пока совсем не обязательно. Мы будем отдыхать.
— А ты почему за Шурика решаешь? — насупился Владимир. — Он решительно не хочет оставаться здесь. Так ведь, Сашек? Ни одной минуты!
— Я решительно остаюсь!
— У-у, Шурик, — заулыбался Владимир. — Вот ты и обжился у нас, самостоятельность проявляешь. Правильно, хочешь отдыхать — отдыхай. И никого не слушай. Только не ходи в лес без защитного костюма. Ты же знаешь, что здесь самое пекло, от укуса какой-нибудь вот такой несчастной мошки, — он сомкнул подушечками пальцы, показывая размер мошки, — можно умереть. И тебя это касается, Юля. До свидания, хорошие мои! Ждите секцию.
Нам с Юлией дали маленький домик на окраине поселка. Неужели мы с ней будем жить вдвоем? Она сама этого захотела. Мне было радостно и почему-то боязно. А сердечко так умильно билось.
Домик был обнесен дорожкой, пропитанной специальным составом — ни змеи, ни муравьи, ни другие насекомые не могли преодолеть ее. Над домиком — купол из тончайшей, почти невидимой сетки. Ну, само собой разумеется, бассейн, кондиционеры. Холодильники были забиты продуктами и напитками. Две маленькие спальни, кухня, она же и столовая, и библиотека.
— Как будем отдыхать? — робко спросил я.
— Гулять будем и смотреть. Меня всегда манит тропический лес, особенно здесь, на Амазонке, и я пользуюсь случаем побывать в нем свободно. Я, Саша, с детства мечтала стать натуралистом, да как-то не получилось. Увлеклась физикой тяготения, но, видимо, ошиблась. Наука интересная, но ученой из меня не выйдет.
— Но, Юля, ты так много знаешь, так разбираешься …
— Чтобы знать и разбираться большого ума не надо. Нужно уметь творить, открывать, создавать или хотя бы рождать идеи, — она печально улыбнулась. — Я рядовой исполнитель. Смотришь иногда на Володю и немного завидуешь ему. И радуешься, что есть такие одержимые наукой натуры.
— А я сужу просто: была бы интересная работа, и что б она доставляла удовольствие.
— Это все есть. Но этого мало.
Все-то им мало. Здоровье, долголетие, обеспеченность, любимая работа, отдых по желанию — мало что ли? А вообще-то, нет конца желаниям человека, всегда ему чего-то не хватает, вечно он чем-то недоволен.
Что ж, гулять так гулять, в лес так в лес. Юля сказала, что мы пойдем без защитных костюмов, в обычной одежде. Я напомнил ей слова Владимира о пекле и о мушке, от укуса которой можно умереть. Девушка рассмеялась:
— Укусы не исключены. Но будь спокоен, умереть нам не дадут. Наблюдать природу нужно не под колпаком, нужно самому быть в этой природе, слиться с ней, прочувствовать.
— Но я не хочу, чтобы меня кусали. Больно.
— Мне тоже будет больно. Но зато, Саша, как интересно!
Да, в лесу было интересно. Когда мы искали секции, то шли напролом, у нас не было времени смотреть вокруг, мы работали, торопились и кроме зеленого хаоса ничего не видели. Сейчас лес ошеломил меня. Громадные тенистые деревья с твердыми блестящими листьями, чащи яркого кустарника и стройного бамбука. На деревьях и кустах раскинулся второй лес, буйный, причудливый, диковинной красоты и необычности. Изумительные фантастические цветы, пестрые орхидеи прилепились к стволам и росли прямо на ветвях. Невероятное переплетение лиан, от тонких, как нить, до толщины человеческого туловища, они стелятся по низу, взбираются ввысь, перебрасываются с дерева на дерево, свисают гирляндами, обвивают стволы. Лес чарует, дразнит, манит. Сказка — не лес! Жить бы здесь да радоваться щедрости природы. Но как жить при этой ненасытной живности: ползающей, бегающей, прыгающей и летающей, неистово плодящейся и всепожирающей. Против бабочек я ничего не имел, красивые, яркие, большие, они, знай себе, порхали, будто цветы обрели крылья. И колибри тоже безобидные создания, как драгоценные камешки всевозможных окрасок — глаз не оторвешь. Но эти проклятые комары и москиты, такие злющие, кусающие. Они не всегда допекали нас, но если уж начнут, то запоешь не своим голосом. А сколько тут пауков! Они — великаны, косматые, волосатые …. Просто омерзительны! Кровь стынет в жилах при одном их виде. А Юлия ничего, подойдет поближе, с удовольствием разглядывает и шевелит паука палочкой, да еще и красавцем назовет. Нарвались мы и на клещей. Вот кусают, так кусают! Все равно, что нет на тебе совсем одежды. От боли взвоешь.
Я надеялся, что после первого похода Юлия образумится и больше не пойдет в лес без защитного костюма. Ничуть не бывало — отправилась в том же легком наряде. И мне пришлось быть налегке. Будь вместо Юлии кто-нибудь другой, я бы завопил благим матом и никуда бы не пошел. Да, натуралисту здесь было, что наблюдать. На каждом шагу можно увидеть смертельную схватку, кто кого сожрет, муравьи, богомолы, жуки, клопы …. Хлынула с небес вода, настоящий ливень, водопад. Молнии сверкали так часто, что слились в одну гигантскую беспрерывную молнию, вокруг стало белым-бело. В небе загрохотало. Юлия инстинктивно прижалась ко мне, и я обнял ее, вроде бы защищая от стихии. Она прильнула ко мне плотнее и обхватила шею руками. Ливень кончился внезапно, сразу. А мы так и стояли, мокрые, счастливые, прижавшись друг к другу. И тут, блаженно открыв глаза метрах в двух я увидел огромного паука-птицееда, величиной с растопыренную ладонь. Волосатые, отвратительный, он приближался к нам. Страх божий! Я замер, еще сильнее прижал к себе Юлию и, как под гипнозом, не дыша, уставился на паука. А он окаянный подбирался все ближе и все чаще перебирал своими омерзительными лапами.
— П-пшел вон! — крикнул я.
Юлия оглянулась, вырвалась из объятий и смахнула рукой паука далеко в кусты.
— Ты испугался, Саша?
— Ну, такая страхолюга!
— Он просто любопытствовал, разбойник.
Уж как я зол был на «разбойника», вырвавшего у меня из объятий Юлию. Я было попытался опять привлечь ее к себе, но она отстранилась.
Чарующий лес, но и жуткий, бродишь в нем смущенный, подавленный обилием впечатлений. Вот отвратительный кайман сползает в реку, серовато-серебристый ленивец висит на ветке вниз головой, добродушный тапир провожает нас флегматичным взглядом. Над головой кричат разноцветные попугаи. Осиное гнездо мы обходим стороной, не приведи господь растревожить этих летунов. Я хотел сорвать для Юлии причудливую голубую орхидею, но едва притронулся к ветке, как на руку с остервенением набросились огненные муравьи. Не стесняясь девушки, я взвыл от боли и бешено запрыгал. Это какое-то наказание! В другой раз я оступился и, чтобы не упасть, схватился за упругие листья. И опять взвыл от боли. Но это были не муравьи, меня ужалили сами листья. Да пропади она пропадом такая экзотика! Я раздраженно пнул поваленный ствол дерева, а он рассыпался в труху и оттуда выскочили ядовитые сколопендры. Мы с Юлией бросились в разные стороны.
— Не хочу так чувствовать природу! — взревел я.
Юлия смеялась, но лицо ее было опухшим и красным. Она растирала руки и ноги. Осмотрела мою ладонь, пожалела меня и погладила по щеке.
— Ничего, милый, заживет. Мы с удовольствием будем вспоминать об этом.
— Пойдем назад, Юля. Я по опыту знаю, что раз день наперекосяк начался, то обязательно наперекосяк и закончится. Вот увидишь, змея ужалит.
Змея не ужалила. Но невесть откуда налетели злющие комары, будто кто нарочно натравил их на нас. Вот от них-то не было спасения! Как начали кусать, да с таким остервенением, да так безжалостно. Это что-то ужасное. Едва избавились от них, погрузившись с головой в мутную протоку, кишащую пиявками, которые тоже обрадовались нашему появлению.
Совершенно измученные, обессиленные, морщась и кривясь от боли, мы доковыляли до поселка. Бразильцы укоризненно покачивали головами, ведь предупреждали нас, помогли вымыться, смазали мазью, наложили повязки.
Юлия ушла в свою комнату и просила без надобности не беспокоить ее. От ужина она отказалась. Уж теперь-то она не пойдет в лес без защитного костюма. Мазь успокаивала боль, но лицо опухло и горело. Губы разворотило. Правая ладонь вздулась, волдыри посинели. Пришел местный врач и обработал ладонь темной тягучей жидкостью.
Комментариев нет:
Отправить комментарий