ссылка1

👶 Перейти на сайт 🎥 Перейти на сайт 💗 Перейти на сайт ✔ Перейти на сайт 😎 Перейти на сайт

Поиск по этому блогу

Статистика:

Шепиловский Александр Ефимович * Феномен * Научная фантастика * Глава 7

Глава 7
В Атамановке нас встретили чуть ли не все сотрудники института. Я удивился, как много их, человек пятьдесят. А ведь разойдутся по лабораториям и вспомогательным службам — и кажется, что институт пуст.
Тока прыгал вокруг меня как мячик и спрашивал:
— Поверили, да? У нас остаешься? Значит, бегемота ты притянул?
Я же искал глазами Юлию и немного расстроился, не увидев ее. Могла бы и сама подойти. Впрочем, я для нее, наверное, представляю интерес не как мужчина, а как выходец из старины, как феномен.
В мое отсутствие в лаборатории не бездействовали. Сигналов от первого передатчика так и не было. При разных флуктациях Поты-Попы переместили еще несколько штук, и два сигнала, наконец, засекли в космосе. Но пока это ничего не давало, возникли какие-то непреодолимые трудности в управлении перемещением.
Я направился домой, хотел прилечь на свой потертый диван и поваляться по-человечески. Меня остановил Тарас:
— Саша, твой дом не там. У тебя новая квартира. Я провожу.
Представляю, что эта за квартира со всеми удобствами. Будешь целый месяц осваиваться.
— Я не заслужил ее.
— Как не стыдно — не заслужил! Перепрыгнул через века, вызвал брожение умов, дал пространственникам новое направление, заложил фундамент новой теории — и не заслужил. А ну-ка …, - он прищурился, вспоминая какое-то слово, и вспомнил. — А ну-ка, не кочевряжься!
Я засмеялся. Не иначе, как действует пример Владимира, взявшего манеру разговаривать со мной «моим» языком, сдабривая его едкими народными словечками. Но что поделаешь — сам повод дал. А Владимир, тот уже совсем распоясался:
— Давай, давай, — подтолкнул он меня. — Чего выпендриваешься. А то как дроболызну по кумполу, сразу окочуришься.
Это уже было верх красноречия. Хотел я сказать, что употребление таких словечек есть признак бескультурья, как увидел Юлию. Девушка стояла с высоким плечистым парнем и что-то весело говорила ему. Взгляды наши встретились, я покраснел, а Юлия кивнула головой в знак приветствия и продолжала болтать. Все ясно! Размечтался! Действительно, идиот. Это же наверняка ее жених из Могочи. Красавец. Атлет. И умница, конечно.
Мне пришлось топать в новую квартиру. Об одном попросил я: нельзя ли доставить туда мой любимый диван? Диван доставили мигом. Я был не в настроении, да еще устал, поэтому с квартирой не знакомился и от услуг техника-бытовика отказался. Я, нога на ногу, развалился на диване, но почувствовав жажду, поднялся и пошел искать кухню. Какая там кухня! Тут и не пахло ею. Но столовая-то должна быть. По столику с двумя бокалами, салфетками и вазой с цветами нашел столовую. Декоративная панель смутила меня, здесь не так, как в «общепите», здесь система клавишная, многоступенчатая. Я наугад надавил на одну из клавиш. Прямо из стены на столик выдвинулась тарелка с дымящимся горячим мясом, овощами и фигурной лапшой. Я с любопытством пощупал стену — гладко, никаких следов разъема. Есть я не хотел. Пить! Надавил на вишневую клавишу с рисунком виноградной грозди. Появился небольшой графинчик с янтарной жидкостью. Напиток был сладковатый, терпкий с запахом аниса и вроде бы алкоголя. Я с удовольствием выпил один бокал, другой. И тут заметил, что легонько опьянел. Неужели вино? Для интереса получил еще графинчик и в два приема опорожнил его. И опьянел еще больше. На этом бы остановиться. Да куда там! Вообще-то я, можно сказать, непьющий, ну, бывает иногда, очень редко, что так хорошо выпьешь, что и на ногах не стоишь. В вытрезвитель однажды забрали. А сколько неприятностей нажил! Но так-то всегда я, как огурчик, правда, натура дурная — опьянел чуток, еще добавить хочется. И еще, пока … а общем, понятно. И на этот раз выпить захотелось, тем более, что такая необычная обстановка, и состояние мое душевное не ахти какое …. Короче, я еще два графинчика выдул. И тут слышу голос Юлии:
— Саша, можно к тебе?
Послышалось? Нет, голос повторился, и звучал он как-то стереофонически, со всех сторон. Я бросился искать входную дверь, но она куда-то исчезла. Побегал, пометался и плаксиво проговорил, что заблудился и пусть она сама найдет вход. И Юлия тут же предстала перед моими осоловевшими глазами. Да не одна Юлия, а две. И обе они качнулись, удивились:
— Ой, пьяненький!
Я прищурил глаз и две Юлии слились в одну.
— Тю, да я же совершенно трезв. Дернем по маленькой. А где тот, из Могочи?
— Пойдем-ка спать, — помрачнела Юлия.
— Вместе? — сдуру вылетело у меня.
Уж как ни пьян я был, но этот взгляд ее, пронзительный и уничтожающий, хорошо запомнил. Юлия взяла меня под руку и повела, должно быть, в спальню.
— На диван, — проскулил я.
Она послушно развернулась, подвела меня к дивану и слегка толкнула на него. Но у меня было такое впечатление, что я повалился как от мощного удара, плашмя, всем телом — шмяк! И услышал: «До свидания, Саша». Я сразу — подъем! Помню, что еще долго шарился по квартире, помню, что захотел съесть огурец и начал подряд нажимать на все клавиши. Все было, а огурцов не было. Как заснул, уже не помню.
Утром проснулся на полу, все вспомнил и начал осознавать. И так мне стало стыдно за себя, и так тоскливо — хоть помирай. Как только я себя не ругал. И вдруг слышу голос Юлии:
— Саша, можно к тебе?
И опять куда-то дверь исчезла. Заметался туда-сюда, неумыт, непричесан, а лицо наверняка помято и опухшее. В туалет бы сейчас, под холодный душ. Но попробуй найти его в этой проклятой благоустроенной квартире. Пришлось опять кричать, что заблудился.
Юлия была в нарядном оранжевом платье, с яркими крупными бусами, одна прядь волос как бы случайно обвила шею и падала на грудь.
— Чудик, — сказала девушка.
Я стыдливо уставился в мягкий, ворсистый пол и начал что-то носком ковырять в нем.
— Ты не подумай, что я алкоголик. Я не нарочно вчера…
— Саша, я ничего плохого о тебе не думаю. Иди, умойся.
Я пошел. А куда пошел? Где туалет? Проблема. Юлия догадалась о моем затруднении и под предлогом посмотреть, есть ли в туалете зубная щетка, быстро сориентировалась и надавила выпуклость на стене. Стена растворилась, открыв вход в туалет. Минут двадцать я проторчал там, разбираясь что к чему. А выйти — опять проблема. Что обо мне Юлия подумает? Передавил и перекрутил все, что крутилось и давилось, и в результате почему-то оказался на веранде. Там и нашла меня Юлия.
— Не нужна мне такая квартира! — по-настоящему взвыл я.
Юлия смеялась. И, вообще, зачем она пришла? Смеяться надо мной? Или ей смешна сама ситуация. Поняв это, я смеялся вместе с ней. Но смех мой захлебнулся, когда мы зашли в столовую. На столе и на полу были разбросаны чашки, тарелки и подносы с едой, некоторые блюда опрокинуты, торт растоптан, джем размазан, на полу виднелись влажные пятна от напитков. Юлия нахмурилась:
— Как это у вас говорили? Мамай прошел?
Как и Владимир в свое время, я сказал, что больше так не буду. Юлия щелкнула рычажком на стене. Тотчас из ниши выскочило симпатичное лохматое существо, что-то среднее между собакой, кошкой и медвежонком. В общем, приятная на вид животинка. Так и хотелось погладить ее.
— Это робот-домовой. Дай ему имя.
— Барбос. Нет, лучше Чебурашка.
Чебурашка благодарно посмотрел на меня, лизнул туфель и проворно принялся за уборку. Собрал лапами посуду и опустил все в открывшийся проем в углу, пропылесосил распустившимся хвостом пол и вывел носом пятна, вопросительно посмотрел на меня и, не дождавшись команды, скрылся в нише.
Юлия знакомила меня с квартирой. Отсюда я мог поговорить с любым городом планеты, увидеть голофильмы, спектакли и спортивно-зрелищные мероприятия из восьмидесяти стран. В шкатулке-библиотеке, сделанной из простых дощечек, всего сотня карточек, но в них заключено десять тысяч томов произведений различного жанра. Читай и просвещайся. В игровой комнате я мог создать иллюзию, будто нахожусь в жерле действующего вулкана, на дне океанической впадины, на кольцах Сатурна. Я мог быть пилотом космического корабля, испытать перегрузки и невесомость, мог … много чего мог. Довольно занимательно и забавно. Ну, а бассейн — это просто необходимость. Я уж не говорю, что мог пить и есть все что угодно, сколько угодно и когда угодно. И всегда горячее и свежее.
Пожалуй, я напрасно паниковал. Жить в такой квартире можно. Со временем разберусь в сложном бытовом хозяйстве. Но зачем пришла Юлия, я так и не мог понять.
Мы завтракали, когда меня вызвал по видофону Владимир.
— Лодырничаешь? Хватит! Жми в институт.
Мы с Юлией пошли вместе.
— Я должна знать о всех ваших с Володей замыслах, — сказала она. — Пожалуйста, Саша, ничего не скрывай, никаких тайных экспериментов, никакого риска. Хорошо?
— Кто тебя об этом просил?
— Не понимаю. Никто не просился. Я беспокоюсь за Владимира. Он одержим, самоуверен и неисправимый индивидуалист. Но он же отличный теоретик и экспериментатор. Талант. Идеи его всегда оригинальны и смелы, и нет ему соперников в разработке и постановке экспериментов. Володю надо держать под контролем для его же безопасности. И твоей тоже. И нашей. А он контроля терпеть не может, под контролем он может наворотить не знаю что. Вот такая неуравновешенная натура. Поэтому Владимиру и поблажку дают. По-моему зря. Он хочет самостоятельности и полной независимости. Большой ребенок.
— Прости, Юля, но у меня такое впечатление, что у вас анархия. Делаете кому что вздумается.
— Ошибаешься, тебе так кажется. Запомни, просто так никогда ничего не делается. Ресурсы и энергию на ветер не бросают. И порой у нас решает не большинство, а уверенность человека в своей правоте, чем и пользуется Владимир.
— И он всегда прав?
— Пока его идеи воплощаются. Но он становится все нахальнее, все дерзновеннее. Однако глушить его инициативу и мысли нельзя. Ты обещаешь ничего не скрывать от меня?
Я ответил, что постараюсь, но конкретно ничего не обещал, вроде бы как соблюдал мужскую солидарность, и в то же время понимал, что Юлия права и, что эта солидарность может когда-нибудь обернуться против меня и друга.
Владимир сидел на корточках за «Аленушкой» и жалобно мурлыкал под нос какую-то мелодию.
— Тоже лодырничаешь? — язвительно спросил я. — Зачем звал?
— Садись, Санек, поскучаем. Я запутался.
— Что же будем делать?
— Бестолковее вопроса в жизни не слышал. Но не знаю, что делать. Это называется — дожился.
Да, поездка в Майами сильно повлияла на Владимира. Он был задумчив и рассеян, никакой энергии, как бывало раньше. Готовилась серия новых экспериментов, а он не проявлял интереса.
И все таки что-то он замышлял. Наконец его прорвало:
— К черту! Мы бесполезно пробиваем лбом стену. Довольно!
— Что случилось? — встревожился Добрыня.
А то, что мы еще миллион раз будем закидывать неизвестно куда передатчики, бегемотов и жирафов и сто лет искать их. У меня идея! Слушай, Добрынюшка, — и Владимир заговорил, и запылал весь, глаза заблестели, он снова стал самим собой, дерзким, энергичным, убежденным в правильности своего решения. Я ничего не понял, но Володя потом мне расскажет на низшем уровне. Добрыня задумался, о чем-то спросил, возразил и опять задумался. Потом оба затребовали труды институтов нейтрино, прикладной гравитации, энерговакуума и физики планкеонов, запросили прочую информацию и сели разбираться. Позвали Току, который с величайшей радостью дежурил возле них и выдавал справки. Подготовив основу, Добрыня пригласил Тараса и сотрудников. Владимир с помощью формул высказал собравшимся свои соображения. Что тут поднялось! И восторги, и гневные возмущения. Особенно ярыми оппонентами были Захар и Архип. Тогда по селекторному видофону вызвали институты пространства Петербурга и Майами. Таким образом, в лаборатории как бы собрались ведущие ученые, были, конечно, и Гек Финн и Люси, и еще какие-то американцы. Четыре часа обсуждали возможность осуществления идеи Владимира. К одному мнению не пришли, но решили, что попробовать можно.
Работа получила принципиально новое направление, эксперименты по перемещению тел в пространстве временно прекращались. Уже каждый знал, чем ему заниматься. Одни я ничего не знал и не понимал. Довольно потирая руки, ко мне подошел Владимир:
— Ну, Санек, будем с другого конца кусать пространство. Как думаешь, что произойдет с веществом, если вдруг исчезнут все внутренние силы в нем? Улавливаешь? Исчезнут электромагнитные силы и силы упругости, внутриядерные силы и слабые взаимодействия, буквально все! Исчезнут и все физические силовые поля, в том числе и поле тяготения, а «обессиленное» вещество в это время будет находится в глубочайшем вакууме. Что произойдет с веществом?
— Это, Володя, фантастика. Без энергии и движения нет материи.
— Ты неплохо усвоил азы физики, Санчо. Но брось. Я тебя спрашиваю, что произойдет с веществом?
— Вероятно, оно распадется на молекулы и на атомы, атомы распадутся на элементарные частицы, которые тоже, наверное, развалятся. Так?
— Если грубо и приближенно, то именно так. Что мы и проделаем.
— А ты, случайно, не спятил?
— О, еще один Фома! Не ожидал. Да, мировые константы и законы природы незыблемы, но отнюдь и не абсолютны. Они справедливы лишь в нашем пространстве и в том отрезке времени, в котором существует наша цивилизация. Все, Санек, относительно. Многое определяет фон, условия и системы отчета.
Владимир объяснял мне свою идею на самом низшем уровне. Он охватывал всю вселенную, объединяя микромир и мегамир в одно целое. Я слушал и поражался. Квант времени, то есть наименьшая неделимая порция, — это промежуток времени в единицу с сорока тремя нулями раз меньше секунды. Этому числу и названия-то нет, это невообразимо малая величина. Луч света за квант времени пройдет расстояние всего в одну сотую квинтиллионной части атомного ядра!!! Владимир утверждал, что с помощью Поты-Попы можно создать такие условия для перераспределения энергии связи элементарных частиц, что эти энергии как бы исчезнут, не в прямом смысле, конечно. Продолжительность такого события равна кванту времени. Ясно, что в такой короткий срок, который и сроком-то никак нельзя назвать, не хватит времени для распада вещества. Уж на что мал электрон, но даже и он, не то, что бы распасться, он и почувствовать свободы не успеет. Поэтому Владимир задумал «растянуть, удлинить» квант времени так, чтобы его хватило на распад вещества приличной массы. Это кажется бессмысленным. Легче электрон растянуть и завязать узлом. Уж на что я любитель пофантазировать, но и мне идея Владимира показалась фантастической, а он только посмеивался, был уверен в себе. Конечно, я знал, что в микромире свои особые законы, там все возможно. Распадается, например, частица, но от распада получаются не ее осколки, а качественно новые частицы. Если перевести это понятие в наш макромир, то получится: разбился стакан, а осколки от него стали кирпичом и картофелинами. Может, и у времени так же? Что-то превращая, создавая и меняя условия, Владимир и хочет добиться своего. Правда, он признался, что мозг его тоже логически не воспринимает возможность предсказанных процессов, но таков ответ уравнений, правильность которых не подлежит сомнению.
Но я так толком и не понял, какая связь между распадом вещества и его перемещением в пространстве, зачем вообще нужен этот распад? Тут даже Владимир стал запинаться, говорил о категориях и всяких субстанциях, закончив тем, что это с известным воображением можно представить лишь математически.
В лаборатории часто появлялись незнакомые люди, что-то критиковали, чем-то восхищались, устраивали дискуссии. Владимир в таких случаях убегал и прятался. Иногда он вызывал по видофону Гека Финна и Люси и консультировался с ними. И всегда отмечал, что американцы здорово разбираются в теории времени, что бы он без них делал. В институт прибывали аппараты и приборы в мягких и жестких упаковках. К лаборатории с западной стороны возвели пристройку, в которой монтировали какую-то силовую установку. В мастерских своими силами изготовляли уникальные приборы. Работа была интересной. Я трудился наравне со всеми и чувствовал, что здесь не чужой и, главное, пользу приношу.
Вечерами я набирался знаний. Учителем моим по своей инициативе была Юлия. Она учила по своему усмотрению, учила тому, что мне на первых порах было необходимо знать. Занимались математикой и физикой, и английскому языку время уделяли. Ох и трудно же приходилось мне осваивать никем не утвержденную программу. Будь на месте Юлии кто-нибудь другой, я бы не выдержал и завопил «больше не могу!». Но с ней я терпел, не хотел выглядеть в ее глазах этаким дегенератом, до предела напрягал свои мозговые извилины. Зато спал как убитый, без снов, а аппетит был волчий. В общем, я был весьма и весьма занятым человеком. Практически, почти не отдыхал и, честно признаться, не жалел об этом, потому что рядом была Юлия. Когда она видела, что мне невмоготу, что от умственного переутомления я начинаю заговариваться, то занятия прекращались и мы начинали разминаться, купались в бассейне, бегали и просто дурачились. И уже ради только этого я готов был всю жизнь быть ее учеником. Однажды мы боролись не на шутку. И, стыдно сказать, Юлия уложила меня на лопатки, придавив тренированным телом к полу, да так, что я и пикнуть не смог. Не знала она, что я в тот миг был на седьмом небе от блаженства. Даже самолюбие мое не взыграло, что девушка поборола парня. Это уж я потом задумался, неужели такой бессильный. А когда Юлия как-то заметила, что я веселый и чудный парень, что со мной можно дружить, то я вообще воспарил на небеса и стал надеяться на большее.
Подготовка к небывалому эксперименту по распаду вещества заканчивалась. Я был несказанно удивлен, когда вдруг в самый разгар работ, в самый ответственный момент настройки и наладки аппаратуры, все сотрудники института прекратили работу. Поднялся всеобщий ажиотаж, возбуждение, разговорчики разные. Даже Владимир оторвался от дела и сразу посвежел, порозовел.
— Ну, Санчо, повоюем, — бодро сказал он. — Как настроение? За мной!
Мы надели голубоватые спортивные костюмы с эмблемами на груди и спине, и все — молодые и пожилые, мужчины и женщины — всего пятьдесят восемь человек, дружно двинулись на стадион. Зрителей было полным полно. Нас встретили аплодисментами. Мы заняли определенную позицию на расчерченном квадратами и ромбами поле. Растянули балейку — что-то вроде огромной сети со множеством концов, — за один из которых, как за канат, ухватился я. Вторую половину балейки натянула на себя команда синоптиков, которые не только предсказывают погоду, но и делают ее. Перед каждой командой на парящие в воздухе тумбы поднялись «дирижеры». И началось! Кто кого перетянет. Под улюлюканье зрителей и под свои ободряющие крики мы тянули на себя синоптиков. И не просто тянули, а маневрировали — дирижер руководил нами: то правый фланг обманно ослаблял натяг и тянул влево, то середина вспучивалась и фланги шли ей на помощь, то тыл круто заводил в сторону и восстанавливал пошатнувшееся равновесие. Тут была и тактика, и стратегия. «Давай, давай, родимые!» — кричал Владимир. Рядом, скрипя от натуги зубами, старался Добрыня. На шее у Токи вздулись вены и лицо были багровыми от напряжения. Тарас, обмотав канат вокруг туловища, покрикивал: «Разок, еще разок!». И Юлия, и остальные девушки и женщины, дружно повинуясь взмахам дирижерских рук, тянули канаты. Мы колыхались вправо-влево, вперед-назад. Все хотели выиграть, но почему-то многих женщин, как у нас, так и в команде синоптиков разбирал смех, иногда они падали и устраивали кучу-малу. В таких случаях тяга сразу ослабевала. У нас смеялись и падали чаще и больше, может поэтому нас и перетянули. Стадион взорвался аплодисментами. А наш институт был словно в трауре. Но продолжалось это не долго. Начался лейдбольный матч. Ворота в виде больших колец, одни сквозные — посреди поля. Мячей два — красный и синий. Владимир наспех объяснил мне правила игры, и я стал скороспелым игроком. Ну и неразбериха! Но много позже я понял, какая это интересная и захватывающая игра. А пока, не зная и не понимая, я как оглашенный носился по полю, прыгал, пинал, хватал то синий, то красный мячи и барахтался в куче игроков. После матча мне сказали, что не столько играл, сколько вредил нашим, поэтому синоптики и выиграли. Тут уж был настоящий траур. Но опять ненадолго. На длиннющем автобусе нас привезли в Дарасун. Я только хлопал глазами, удивляясь организации игр. Нигде никаких задержек и ожиданий, будто отрепетировали соревнования и поездку раз десять. И опять стадионы, площадки, дворцы и бассейны. К вечеру приехали в Читу. Я уже не удивлялся обилию в городе разнообразнейших спортивных сооружений самой буйной архитектурной фантазии, знал, что поголовно все — и стар и мал — увлекаются спортом. Это их обычный активный отдых. Игры, состязания, массовые спортивно-зрелищные идут всегда и повсюду. Сегодня ты зритель, болельщик, а завтра — сам игрок. Можешь и чемпионом стать по соответствующей сетке, где учитывается и возраст, и вес, принадлежность к клубу и зоне, и даже профессия. Сложная эта система. Сегодня она вот наш институт зацепила. Каждый сотрудник обязательно спортсмен. Разбивались на команды, группировались, выступали парами и поодиночке. Прыгали, кувыркались, плавали…. А я, признаться, был как балласт. Попросили меня поддержать честь института в тройном прыжке — в результате последнее место. Метнул диск — чуть человека калекой не сделал. Где-то наши проигрывали, где-то выигрывали. Победе радовались как дети, прыгали и ликовали. Но и проигрыши переживали тяжело, со слезами. Одна девушка из шестой лаборатории плакала навзрыд из-за неудачного прыжка в воду. Тока выиграл марафон у вечного своего соперника парикмахера и задал на радостях гопака. Добрыня гонял на одноколесном велосипеде. Владимир плавал под водой. Тарас увлекался ходьбой на руках. Юлия в акробатике не блистала, однако в своей подгруппе заняла призовое место, но все равно была удручена.
После соревнований в Чите часть сотрудников вылетела в Новосибирск, другая в Хабаровск, а потом группы во Францию и даже в Уругвай. Вернулись уже на следующий день, одни — хмурые, другие — довольные.
В завершение этой интересной спортивной одиссеи наши выступали против своих же, синтики против натураликов. Я, наконец, узнал, что это такое. Синтики расценивают забой скота как хищническое истребление существ, имеющих ту же белковую основу жизни, что и человек, к тому же еще и млекопитающих, и даже приравнивают это к умышленному убийству. Синтики едят только искусственно выращенное мясо и его продукты: колбасы, окорока, паштеты. Но я, например, не могу ни по вкусу, ни по запаху отличить искусственное мясо от натурального — жирное, и косточки как положено, в том числе и мозговые, и жилки всякие, и хрящи. Но гурманы-натуралики каким-то образом улавливают разницу и нос воротят — подавай им натуральные отбивные. По-моему, вредничают просто.
Владимир был ярым синтиком. Он возмущался:
— Не понимаю, как можно съесть себе подобное создание. У бычка такие же органы, как и у нас, он чувствует боль и наслаждение, он хочет жить, а его убивают и едят.
Добрыня хоть и был натураликом, но тоже очень жалел бычка. Животных здесь вообще очень любят, боятся причинить им боль. Помню, однажды меня затащил в гости Тока. Жена его, Серафима, любительница порыбачить, разбитная, разговорчивая женщина, в свободное время разрабатывает безболезненный способ ловли рыбы.
— Это же дико, — жаловалась она мне. — ловить рыбу крючком. А ну-ка, подцепи тебя крюком за горло, как запоешь? Ты думаешь, раз рыба молчит, значит ей не больно? Как же!
— А червяку, которого рвут живьем на части и насаживают на крючок, еще больней, — сказал я.
Серафима открыла рот и уставилась на меня. Призадумалась. Задал я ей задачу.
Игры заканчивались. Владимир опередил в беге с прыжками через лужи натуралика из мастерской и ликовал, будто стал чемпионом мира.
— Здорово я его! На целых полступни обогнал! Ах, чуть не забыл: я же хотел сделать тебе сюрприз. Сегодня мы уезжаем, а когда еще такая возможность представится. За мной, Шурка!
Я не поверил своим глазам, когда увидел милый сердцу пятиэтажный шлакоблочный дом с балконами, наполовину закрытыми шифером. Дом был неказист, каким-то обиженным, но таким родным и близким.
— Оставили на память, — Владимир кивнул на дом. — Архитектура и интерьер квартир второй половины двадцатого века. Побывай в своем времени, Санек. Помнишь, у вас было типовое массовое строительство.
Мы зашли в первую двухкомнатную квартиру. Сразу, на что обратил внимание, это низкий потолок. Отвык уже. Фу ты, и правда, будто оказался в своем времени: завтра идти на дежурство, устранять утечки вонючего газа в квартирах и подъездах. В тесной прихожей вешалка, на ней плащ из болоньи, кепка и женская вязаная шапочка из мохера. На стене забрызганный известью электросчетчик. Я с трепетом шагнул в комнату. Все прибрано и чисто. Массивный, тяжелый диван-кровать, на тумбочке — телевизор «Чайка», квадратный сервант с посудой. На видном месте японский кофейный сервиз, отделанный под перламутр, который в основном вытаскивали только для приборки. На столике газета «Забайкальский рабочий». Заглянули на кухню, обклеенную клеенкой. На потолке в углу трещина. Помню, сколько такие трещины не замазывай — никогда не замажешь. Плита газовая «Семипалатинская». И до чего же были дрянные эти плиты, всегда мы их ругали, но сейчас я на плиту смотрел с умилением, руки чесались разобрать ее и смазать краники. На подоконнике — пепельница и начатая пачка «Беломорканала». Я прямо-таки расчувствовался. А когда за шторкой увидел бутылку водки с наклейкой «Пшеничная», то и вовсе расклеился, чуть слезу не пустил — это так пахло моим временем. Было такое ощущение, что я живу сейчас настоящей жизнью, а мое путешествие во времени — сон, дивный, прекрасный сон. Казалось, выйдя на улицу, я окажусь в привычной обстановке: едут троллейбусы, ЗИЛы, «Жигули». Возле магазина «Восточный» продают пиво из бочки, очередь-толкучка, мелькают бидончики и трехлитровые стеклянные банки. На телеграфном столбе объявление: «Меняю однокомнатную квартиру … ГРЭС и КСК не предлагать». А чем черт не шутит, может вдруг так все и окажется! И я даже уверовал в это. И с колотящемся сердцем выскочил на улицу. Увы! Вокруг — великолепные белые, голубые, розовые строения. Березы, акации, клены и, конечно, тополя, тополя. И мне стало так грустно, что чуть не заплакал. Эх, прокатиться бы сейчас «зайцем» на автобусе, потолкаться бы в нем и подавиться, наступить бы кому-нибудь на ногу и спросить: «Вы на следующей не сходите?». А с каким бы удовольствием я постоял бы в очереди за невкусной коопторговской колбасой или полаялся бы с кем-нибудь из сферы обслуживания. Здесь я таких удовольствий лишен. Странное состояние овладело мной. И тоска, и печаль, и в то же время какая-то скрытая радость, заставляющая меня петь и кричать, за что же мне такое счастье!
Мы вернулись в Атамановку. Активно отдохнувший Владимир был уже весь в работе. А я сразу оказался в окружении трех улыбчивых молодых людей из института физкультуры. Они вручили специально разработанные для меня комплексы физических упражнений и настойчиво посоветовали заняться боксом — все данные для этого были. Что ж, заняться упражнениями можно, тем более у меня в квартире была отдельная комната для занятий спортом, со шведской стенкой, перекладиной, батутом, эспандерами и еще чем-то таким, о чем и понятия не имел. И боксом тоже заняться бы не мешало, раз уж тут все спортсмены. Мне еще в школе в шестом классе предлагали вступить в секцию бокса, говорили, что руки длинные.
Все у меня было, и уважение, и доверие, и понимали меня, всем обеспечен. Но все равно такое ощущение, особенно после того, как побывал в милой сердцу пятиэтажке, что чего-то мне не хватает. Не хватает — и все тут! И вспомнил я о своем стареньком мопеде с барахлившим моторчиком. Его-то мне и не хватало. Как бы между прочим, без задних мыслей, спросил Владимира, нельзя ли достать мопед?
— Нет ничего легче, — бойко ответил он. — А что это такое?
Я объяснил.
— Понял, — обрадовался он. — Найдем. Где всезнающий Тока? Тока!
— Я здесь.
Заявка была дана и вскоре после обеда привезли четыре старых мопеда, взятых может в музеях, а может на складах студий голофильмов. Я взял мопед «Рига-6», точь в точь похожий на мой, такой же обшарпанный и желтый.
— Замечательная машина! — одобрил выбор Владимир.
— А бензин где взять? — спросил я.
— Не знаю, — развел руками Тока. — Бензина во всем мире нет ни капли.
Говорить «не знаю» для Токи было сущим наказанием. Он сразу терялся, бледнел, но не изворачивался, говорил правду.
— Не плачь, Шурка, — сказал Владимир. — Я хоть и не знаю, что такое бензин, но знаю, что получить его для наших химиков не будет проблемой.
— А автол? И ложечку бы солидола?
— И этого тоже нет, — сокрушенно проговорил Тока.
— А как же ваши машины без смазки работают?
— Подшипники из клингирита не требуют смазки, — ответил Владимир. — Но химики какую хочешь смазку получат.
— Не надо ничего получать. Это вовсе необязательно. Пожалуйста!
— Поздно, Шурик — теперь уже надо, и обязательно!
Где-то незнакомые мне люди по извлеченным из архивов техдокументам осваивали технологию получения бензина из нефти, которой на планете оставались крохи. И уже через пару дней прямо в лабораторию доставили одну тонну бензина и десять литров смазочных материалов. Работы у нас было очень много, заканчивалась подготовка к эксперименту по распаду вещества, а я не ко времени связался с мопедом, было просто неудобно, даже стыдно.
— Иди, — сказал Владимир. — Бензин привезли. Стоп, подожди, вместе пойдем, мне тоже интересно.
Это было невероятно, чтобы Владимир из-за какого-то пустяка бросил неотложную работу.
Смазали ходовую часть мопеда, залили в бак бензин и стали заводить моторчик. Он не заводился, кашлял, чихал, стрелял. Все перепробовали — бесполезно. Начали разбирать моторчик.
— Иди, Володя, — сказал я. — У тебя же дело стоит.
— Нельзя бросать друга в беде.
Скоро за Владимиром пришел Добрыня, сказал, что нужно срочно внести поправки и … тоже остался помогать. Потом за указаниями пришли супруги Марковы, появился встревоженный Тарас, узнать, куда народ подевался, за ним Захар и еще какие-то люди. И все полезли в мопед искать неисправность. Но дельного совета никто дать не мог — техника старинная и довольно загадочная. Владимир пробурчал, что чрезвычайно умная башка придумала двигатель внутреннего сгорания и выбросил ненужную, по его мнению, пружинку.
Мне было неловко, что отрываю людей действительно от настоящей и важной работы. Я говорил «не надо, не стоит», но меня не слушали. Хотел было уже рявкнуть от всей души и прогнать всех в шею, но увидел идущую к нам Юлию. Девушка тоже стала помогать. Мопед разобрали до винтика, из любопытства выпустили воздух из шин, все перемазались, но все-таки разобрались что к чему. Были выточены и заменены поршневые кольца. Кое-как нашли выброшенную Владимиром пружинку и поставили ее на место. Мопед собрали. И, наконец, моторчик заработал, но с таким треском, что некоторые испуганно отскочили от него. Я прокатился вокруг скверика. Собралась толпа любопытных, мальчишки и девчонки бежали за мной. Прокатился и Владимир, и сказал, что давно не получал такого удовольствия. Ему особенно, да и другим тоже, нравилось то, что был треск и дым. Образовалась было очередь на прокат, но посмотрев на часы, Владимир неслышно присвистнул и ударил себя по бокам:
— Неслыханное разгильдяйство! Мы не успеем сегодня пустить второй блок!
С этими словами он побежал в институт. Остальные бежали следом. Я остался один в окружении незнакомых мужчин, женщин и детей. Нервно отвечая на их вопросы, прислонил мопед к стене и побежал догонять сотрудников.
Первое время я стеснялся ездить на мопеде. А потом ничего, привык. Но треск при езде сильно смущал меня, уж я-то знаю, как он действует на нервы людей. Однако замечаний мне не делали — терпели. Может, знали, что это едет выходец из двадцатого века — что с него взять. А может, просто молчали из скромности. Тогда я сам завел разговор о треске с Владимиром.
— Но ведь без треска мопед это уже не мопед, — сказал он. — Вся прелесть в этом. Но если ты хочешь, то я звякну в одно место.
И он звякнул. Пришли два парня с приборным ящичком, прослушали работу моторчика, что-то замерили, подсчитали и установили на раме крохотные цилиндрики. Мопед начал ездить бесшумно.
Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

Комментариев нет:

Отправить комментарий